расстроенные физиономии восьмой бригады. Ох, как им будет досадно! Сколько они здесь нахитрили, вежливость какая, простыни какие, «обычаи», а купить не купили. Игорь Чернявин может прожить и без их досок. Он вспомнил некоторые свои самые остроумные комбинации. Сколько в них было вдохновения, привлекательных, забавных, неожиданных поворотов! Никакие свежие постели с ними сравняться не могут, потому что в этих поворотах — свобода.
Все-таки Игорь счастливо потянулся, вкусно свернулся калачиком и заснул, так и не разрешив противоречия приятных вещей и неприятных, хотя и гордых, мыслей.
Когда утром он открыл глаза, было уже светло. Перед этим ему снились надоедливая трубная музыка и пожар. На пожаре было много огня, шума и треска, Игорь в какой-то толпе куда-то спешил, а в уши бил настойчивый, звонкий голос:
— Слышишь? Слышишь?
Игорь открыл глаза. Перед ним стоял беленький, чистенький Рогов и звенел:
— Слышишь, Чернявин, вставай!
Рогов увидел открытые глаза Игоря и повторил уже спокойнее:
— Вставай, сейчас уборку начнем.
Другие колонисты восьмой бригады чуть-чуть суматошились, входили и выходили с полотенцами, убирали постели, взбивали подушки. Рогов мотался по спальне с белой тряпкой в руках, вытирал пыль. Он прыгал от стульев к подоконникам, заглядывал в тумбочки, подскакивал к верхней перекладине дверей, продевал руку за батареи отопления, возился у портретов, потом застыл у какой-то кроватной ножки. Игорь закрыл глаза; хороший, счастливый, теплый сон снова к нему возвратился…
— А чего этот спит?
Игорь узнал голос Нестеренко и глаз не открыл.
— Ты будил его, Рогов?
— Да, будил. Он же проснулся!
Игорю стало интересно, что эти представители Советской власти будут делать, если он не встанет? Вот просто не встанет, да и куда ему спешить? Даже по здешним «обычаям» он два дня не должен работать. Он снова услышал над собой голос Нестеренко:
— Чернявин!
Помолчал и опять:
— Чернявин!
Сильная рука легла на его плечо, плечо заходило взад и вперед. Игорь открыл глаза:
— А что?
— Давно сигнал был.
— Какой сигнал?
— Сигнал «вставать»! Тебе вчера Санчо объяснял?
Игорь повернулся на спину, улегся поуютнее, показал бригадиру свою широкую ехидную улыбку:
— Объяснял, да я не все разобрал!
— Так вот я тебе говорю: был сигнал «вставать»!
— Это несущественно, товарищ!
Нестеренко вытаращил на него большие свои серые глаза, полные удивления. Рогов натирал пол и подскочил к ним на босой ноге. Наконец, Нестеренко нашел слова, нашел с таким замедлением, что у Игоря даже смех начал срываться.
— Что ты там мелешь? Смотри: несущественно! Сейчас поверка будет!
Игорь повернулся на бок и руку подложил под щеку:
— Это тоже малосущественно.
В спальню влетел Санчо Зорин и закричал:
— Товарищ бригадир! Уборка нижнего коридора сдана мною на пять!
Но бригадир находился в таком недоумении, что не услышал рапорта: он сказал Игорю грубоватым голосом:
— А это будет существенно, если я тебя поясом потяну?
Игорь ответил спокойно
— Это будет существенно, но незаконно.
— Ах ты, панское зелье!
Одеяло и пододеяльник куда-то полетели с Игоря. Ничем не прикрытый, он почувствовал себя в смешном положении и хотел уже вставать, но снаружи долетели звуки нового сигнала. Рогов соскочил со своей щетки и вскрикнул:
— Ой, лышенько! Уже поверка!
Он бросился к ботинкам. Все колонисты завертелись перед зеркалом, поправляя прически, сегодня они были как один одеты в школьные костюмы. Игорь знал, что вся бригада до обеда работает в школе. Приведя себя в порядок, все спешили занять место на свободном участке спальни — выстраивались в просторный ряд. Нестеренко беспомощно оглянулся, Санчо подбежал к нему:
— Да закрой ты его, ну его к черту! Сегодня Клава дежурит!
— Клава? Ну, что ты скажешь!
Нестеренко набросил одеяло на Игоря. Сообщение о Клаве и Чернявина привело в ужас. Оказаться перед девушкой в одном белье! Поэтому он охотно подхватил одеяло и закутался с головой, но оставил щель, чтобы видеть.
Нестеренко быстро обошел спальню, потрогал пальцем подоконник, заглянул под кровать, спросил:
— Санчо, не знаешь, Алексей будет на поверке?
— Алексей спозаранку в город уехал.
Из коридора влетел Рогов, шепнул: «Поверка идет!», стал на свое место в ряду. Открылась дверь, Нестеренко громко скомандовал:
— Бригада, смирно! Салют!
Игорь увидел, как ряд колонистов вытянулся, повернул головы к дверям, поднял правые руки. Нестеренко стоял отдельно против двери. Сияя золотом тюбетеек, вензелями на рукавах, белизной широких воротников, вошли невысокая девочка лет пятнадцати-шестнадцати и мальчик гораздо моложе ее. За ними голоногий Володя Бегунок с трубой, в парусовке, направил любопытные, загоревшиеся глаза на необычную фигуру в постели.
У дежурного бригадира Клавы Кашириной очень хорошенькое, нежное, немного полное лицо, темно- русые кудри из-под тюбетейки и ясные, хоть и небольшие, серые глаза. Она, очень серьезная, строго стояла перед высоким Нестеренко и смотрела на него вверх из-под чистенькой, розовой руки.
Нестеренко сделал шаг вперед:
— Товарищ дежурный бригадир! В восьмой бригаде трудовой колонии им. Первого мая все благополучно. Не поднялся к поверке Чернявин!
Клава бросила быстрый, по-женски лукавый взгляд на лежащего Игоря и сказала замечательно красивым, высокого серебряного тона голосом:
— Здравствуйте, товарищи!
Шеренга дружно ответила ей:
— Здравствуй!
И после этого шеренга разошлась. Заговорили, засмеялись. Центральной фигурой сделался вдруг мальчик в повязке с красным крестом — ДЧСК — дежурный член санитарной комиссии. Сегодня в роли ДЧСК — Семен Касаткин. Ему со всех сторон говорят:
— И здесь смотрите.
— Пожалуйста!
— Будьте покойны!
Но Касаткин не улыбается. У него придирчивый взгляд, и он рыщет по всей спальне, заглядывает в корзины, щупает батареи. В руке у него чистый носовой платок, он пользуется им в качестве контрольного приспособления. Но всякий раз, когда он подносит платок к глазам, пыли на платке не обнаруживается, и восьмая бригада торжествующе «агакает». За пальцами ДЧСК и за его платком особенно напряженными
