пробило. И расспрашивают, расспрашивают - люди вокруг участливые, что ни скажешь - всё слушают. Судя по воплям, не одного меня 'задержали по подозрению' - из соседних помещений доносятся звуки собеседований, кажется, на ту же тему.
- Служилый помещик, Олег Тимофеев сын! - надо же, объявляют меня, как знатного гостя на приеме. Компания подобралась, судя по одежке, из самых верхов - бояр семеро, да митрополит, да еще всяких чинов церковных шестеро. Или без митрополита обошлись? Во всяком случае, половина из четырнадцати человек - явные церковники, и возглавляет их не монах из заштатной обители - по глазам видно, привык повелевать, наверху товарищ крутится.
Как выяснилось, 'органы' местные не только чистосердечные признания выбивать умеют. Зачитывают сводку-вытяжку из дела. Чего только нет там! И как появился я в тульских землях, и чем до службы занимался, и как завод поставил - почти всё есть. Стою, мысленно благодарю тех, с кем успел о вере побеседовать - не выдали. Вот о том, что я литвина допрашивал - есть, но без подробностей. Видно, не стал воевода сам себя подставлять - знал, мол, о колдуне, и не выдал. Зато сказано, что пытать сам вызвался, и даже причины, что я воеводе называл, приведены. Еще о тетрадях моих сказано - и сами тетрадки, вот лежат - что будущие учебники, что расчеты часов.
- Почто, пес, цифирь чужую пользуешь? Чем тебе родная не люба? Отчего час, аки у латинян, днем и ночью равный? Отчего обычай, от Византии просвещенной перенятый, не чтишь?
- Так торопился, святой отец, прости, не ведаю, как звать...
- ФИО
- Торопился посчитать, как часы делать, счету много было, вот и согрешил. Только, я потом уже, проверял нашим счетом, сошлось. Избави господи, коли согрешил я по незнанию, так укажи, избави от соблазна во грехе завязнуть. А о часах, днём да ночью равных, по скудоумию не домыслил, как такое в малом часнике сотворить, да как потом поверять его.
- От предков нам язык и счет даны, и других искать - грех! Еще хорошо, что счет потом сверял, да и иноки, что за тобой книги вычитывали, огрехов не нашли.
И тут она вошла. Кобелюга проклятущий, руки оборваны, болевые центры заглушены, а туда же! Мало тебе Катерины? - примерно так, если нецензурщину вырезать, я услышал 'внутренний голос'.
Впрочем, голос я заткнул быстро - что же, и эстетическое удовольствие получить нельзя, если больной? А вошедшая хороша. Походка, осанка, фигура, даже с учетом перевыполнения современных норм укутывания в n, даже N слоев тряпок, видна. Лицо такое... одухотворенно-властное, но властность красоты не приглушает. И - кланяются ей, даже и церковники. Похоже, нет тут митрополита московского, иначе бы под благословение подошла наверняка. А она вошла, 'народных судей' взглядом окинула, да в пустое кресло села.
Толкают меня в спину - кланяюсь. Больно, кстати, адски - руки-то болтаются, похоже, связки порваны. А кланяться нужно - если дело о волшбе, кажется, разваливается, то за непочтение к таким особам голову снести могут легко. А блокада болевых центров на пределе...
- Матушка великая княгиня... - вот оно что. Елена Глинская, собственной персоной! Недурен был вкус у покойного великого князя. На таких или женятся без оглядки на веру и приличия, вроде развода, или служат им, как прекрасным дамам. Хорошо, что я женат - иначе, мигни эта красавица, пошел бы прямо сейчас Шуйским глотки грызть.
А княгиня тем временем вопросы-ответы слушает, сама не встревает. Только взгляд по треугольнику обходит - спрашивающего 'монася', меня, да часы. Шепнула что-то сидящему рядом боярину, да и вышла.
Оправдан! Как гора с плеч свалилась! Гады, что ж вы делаете, зачем за руки-то хватать, я сам и поклонюсь, и выйду! Угу, вышел. Правильно хватали - идти-то мне в Москве некуда. А тут отвели в какую-то комнатенку, даже свеча на столе есть, чтоб не скучно было, наверное. Через полчаса где-то, вошел боярин, которому великая княгиня на ухо шептала. Хоть картину с него пиши, 'типичный боярин-кровопивец времен допетровских', да вывешивай для воспитания юных пионеров. Висит... тьфу, сидит в шапке, в шубе, от которой глазам больно - столько золотого шитья на ней. От шубы, кстати, и я бы не отказался - свежо тут.
- Что, служивый, мыслишь, как бы домой добраться?
- Уж прости, боярин, не знаю твоего имени, не московский я. А что думаю - как домой добраться, да как теперь службу нести.
- Конюший князя... великой княгини, Иван Оболенский. Отца Федором зовут. Кто ты - мне ведомо, в суде слыхал.
- Благодарствую, честной боярин Иван Федорович, что не дал кривде верх одержать. - и - кланяться опять. Персона такая, что растереть в пыль может легко. Вроде был у Елены Глинской фаворит, как раз из Оболенских. Овчина-Телепнев-Оболенский, а как звали, не помню.
- Нужны мне, Олег, твои руки. - ан хамоват боярин. Без отчества назвать здесь только родители, друзья и жена могут. Ну, и вышестоящие. Впрочем, он и есть вышестоящий - настолько выше, что шапка падает.
- Да на что они сейчас годны-то, боярин?
- А... пустое, зарастут. Было дело, одному купцу прощение от князя вышло, а перед тем тож на дыбе вздергивали. Ничего, года через три сам видел, как он холопа нерадивого плетью охаживал. Господь милосерд, заживет. А нужно мне от тебя... Ты ли сам часы-то делал?
- Сам, и считал сам, и всю справу сам творил, и ход выправлял.
- Что ж изукрасил-то бедно так?
- Прости, боярин, не до жемчугов мне было. Хотел, коли закажет кто, красивые сделать, а на образец только резьбу и положил, чтоб не тоскливо смотреть было. Переводили меня недавно, еще и не обустроился до конца.
- И не обустроишься. Переведу тебя в московские жильцы, а с тебя за то - часы хорошие сделаешь. Кому украсить, я сам найду.
- Избави, боярин, Иван Федорович! Как же я безрукий-то работать буду? Дай рукам зажить, не хочу такой заказ холопам поручать. Соберут неправильно - вся работа прахом пойдет.
И пошел у нас торг, только не двух равных, а очень сильного и очень слабого. Выпросил послабление по службе, и чтобы в старом поместье остаться, кроме денег. А через неделю отвезли меня люди Ивана Оболенского обратно в поместье. Со всем вежеством везли - даже кормили с ложки.
Глава 13 Лето 1534
Часики вы мои, часики. Хоть и просты вы, как ходики, а сколько в вас души вложено, да разума! Сколько ночей на середине прервано, когда пришло в голову, как вас делать - и побёг чертить-считать помещик тульский, служилый Олег, Тимофеев сын. Пока руки заживали - много было передумано, а кое-что и переделано в производстве. Сараи у мельницы расширили, обогрев колеса простейший сделали. Обошлись без изысков, вроде медных труб - просто жаровни да листы-отражатели поставили. Ничего, в феврале нормально колесо работало - только холопов пришлось гонять, на предмет техники безопасности. Дерево вокруг, чуть не уследил - получай огненное вознесение.
Еще сгородил дополнительную ось на шпиндель токарного станка, третью. Теперь, если эту приспособу на суппорт поставить, да упоры отжать, получается горизонтально-фрезерный станок. Расход по осям, правда, невелик - но для гравировки и мелких фрезерных работ годится. Собственно, мой здесь только чертеж - из-за хорошо порванных связок, гоняю Василия. Жаль, недостаточно материала - показать, как определяется оптимальная скорость резания.
Еще, уже к весне, пришлось вспоминать метод контроля по роликам, для зубчатых колес. Раньше не сообразил - да и делал сам, со всем прилежанием. Теперь же за станки Василий становится, иной раз
