всевозможных дворовых.
- Что же, Олег Тимофеевич, за изменников просишь? Сам ведь рубил, сам наряды собирал да слал.
- Да какие это изменники? Выбили, считай, всех из господ, кто бунтовал. И друзей их. Как раз сейчас, пока в оторопи все, явить горожанам московским милость, простить пищальщиков, что живы еще, да обязать к постоянной службе. Сам ведь знаешь, княже, наврали им с три короба, разумения вином лишили, вот и пошли приказы против княгини.
- А по новой взбунтуются?
- Да пускай. На границе с Казанью-то, зная вдобавок, что их семьи под присмотром особым - пускай попробуют бунтовать. Поставить пару острожков, загнать туда на вечное поселение, пообещать через три года семьи перевезти - еще и стража у границы будет.
- У казанцев уже армяне пушкарями служат. Хочешь московских стрельцов добавить?
- Ну тогда мне их под руку отдай, давно ведь завод оружейный нужен. В поместье моем бывшем, что при сельце Плавском, очень уж руда добрая. И бежать оттуда только к казакам можно. А народец привык трудом зарабатывать, не пройдет такое на Дону.
- Не много тебе будет? Уж и так тебе два поместья отошли, что от Шуйских выморочные.
- Завод всё одно ставить надо. Даже, думаю, два, один литейный, и один - уже на выработку. Не хочешь мне людишек повинных давать - припиши их к заводу княжьему.
- Всё одно ты там в начальниках будешь, тож на тож выходит.
- Иван Федорович, князь светлый, решать тебе да княгине. Только кровь эту лить сейчас уж не надобно, мнится мне. Провинились, пошли против престола, так пусть пользу войску приносят, кое их усмиряло.
После переворота от 'опекунов' Ивана и Думы осталось всего ничего - Глинские, Оболенские, Челяднины. Остальные - кто в могилах, кто в порубах. На второй день после бунта пищальщиков, Елена приказала собраться Думе - 'кто же в тяжкий сей час не явится, тот сыну моему враг, и не сидеть более в Думе ни ему, ни роду его'. А как тут явишься, когда твой дом в осаде, считай? Моя задумка была, горячо поддержанная 'старшими по званию'. Естественно, собравшиеся всё-таки бояре это решение утвердили, превратив Думу Московского княжества, фактически, в семейный совет рода Глинских. Наверное, толковые министры вместо родичей, принесли бы княгине больше пользы, но и этот вариант куда лучше, чем вечно грызущаяся за власть, разбитая на откровенно враждующие группировки старая Дума.
В тот же, первый день 'семейного правления', постановили младших родичей всех отстраненных от власти разослать по монастырям и дальним, бедным поместьям. А о наградах решили подумать на следующий день - наделов высвободилось много, те же Шуйские были недавно чуть ли не крупнейшими землевладельцами. Один учет отошедших к казне поместий, деревенек и городков потребовал от разрядных дьяков бессонной ночи.
- Что же ты никаких милостей не просишь, Олег? - вышедший из думской палаты на полуденный перерыв Иван Оболенский отвел меня в сторону.
- Самое время сейчас, округлили бы тебе надел, а то и воеводой бы поставили куда. Ты же всё о дружках своих по братчине просишь.
- Упаси господи, Иван Федорович! Куда мне еще эта морока? Под Тулой и одно-то поместье еле-еле укрепил, той весной считай, в шаге от долговой ямы ходил. А слабое поместье, считай, разор один. Лакомый кусок это, всяк проходящий зарится. Нет уж, коли казна денег за пушки выплачивать исправно будет, я и с завода проживу. И ни игрушки княжичевы, ни безопасность с меня не снимал никто.
- Великая княгиня решила приказ особый на Москве создать, охранный и тайных дел. Думаю, под себя возьму, если князь Василий против не будет. А тебя, кстати, он там видеть не хочет, семейное это дело. Смотри, останешься только при пушках да игрушках, зажмут.
- И тут плакать не буду. Высоко взлетел, хватит уж мне. По чести говоря, князь, есть дело по мне, и никому, верно, дорогу не перебегу.
- Знаю твои дела. Железо, да медь, да все, что из них. Пушечный двор тебе княгиня поручить хочет.
Спаси нас боже, пуще всех печалей, и барский гнев, и барская любовь! Отказываться глупо, силами тех трех-четырех десятков человек, что на московском пушечном дворе работают, можно очень быстро его поднять до уровня завода. Народ там умелый, до нового не просто падкий - цепкий даже. Но что-то очень уж ласково княгиня Елена на меня поглядывает порой. Ивану Федоровичу я не конкурент, сожрут мгновенно. Думал, вернусь в Тулу, с глаз долой - из сердца вон, а через пару месяцев, как опять в Москве буду, уже отвлечется баба. Ладно, попробуем вывернуться...
- Иван Федорович, избави от погибели неминучей! Куда мне со весм двором управиться. Войску-то всякие пушки потребны, а на Москве сейчас только медные и можно сработать. Ежели я в Москве осяду, другие не скоро пойдут.
- Ты других-то дурнями не считай, дадим тебе год-другой, поставишь дело, как у себя ставил. Литва присмирела немного, казанцев вроде угомонили, да и нашему войску роздых нужен.
- Да нет здесь руды-то нужной, князь. Вот ежели казенный заводик поставить под Тулой, да там сталь плавить, а на Москве уж ковать да точить, может и будет толк. К примеру, на старом моем поместье, оно без хозяина сейчас должно быть.
- Татарам тот толк будет-то, знаю те места, ни года без разора не обходится.
- Ежели пищальщиков, что бунтовали, на тот завод в вечное поселение загнать, можно оборонить будет.
- Великая княгиня головы их на кольях видеть хочет. Едва не поубивали всех нас.
Это верно. Дорвалась баба до крови. Давно, кстати, известно - переступив через себя, через женское назначение дарить жизнь, представительница прекрасной половины человечества тормоза теряет очень легко. У мужиков, как правило, есть дополнительные - все-таки, тысячелетиями вырабатывались тем же военным делом.
- Очень уж народец размыслистый, быстрей делу-то выучить можно будет, чем пахарей. Да и тягловых меньше гонять придется, для них всегда дело найти можно.
- Там человек полтораста и осталось всего, и многих пытали уж.
- Я и на дыбе рваному дело найду, а ежели им еще дать через год-другой семьи туда перевести, совсем хорошо будет. Уговори княгиню, пусть милосердие проявит.
Уговаривали всей Думой. Я, в связи с 'подлым' происхождением, на этот совет не вхож, хоть и стал 'пушкарским головой' по факту, но формально над приказом-двором стоит, опять же, Еван Оболенский. Уламывали Елену долго, причем отдали мне только семьдесят человек, и то с условием, что повинятся и крестное целование дадут, не 'воровать' у княгини больше, не идти против нее ни умыслом, ни словом, ни делом. Но эти уговоры были позже, а в тот день...
- Вот же дал Господь человека под руку! Дьяково место - в Москве сидеть, порученное дело справлять, а этот в Тулу собрался. Нельзя так, я, что ли за тебя все бумаги составлять буду?
- А как порученное дело-то справить, в Кремле сидя? Надо ведь завод поставить, оснастить, людей выучить. Если это из Москвы делать, так сначала наставления полгода писать будешь, потом их еще прочтут неверно, а у войска, в итоге, Большой наряд с делом не справляется. Впору будет малым именовать.
- Так пошли розмысла какого... а, вон на что метишь! Дьяк, значит, в Кремле сидит, а единственный розмысл - ты? Не боишься, что дьяк зажимать станет?
- Это, смотря как дело поставить. И еще, князь Иван Федорович, начальный над Тайной службой и Пушкарскими дворами Московским и Тульским...
- Чего еще-то?
- Кормимся-то мы все с поместий, княже, можно ли так сделать, чтобы меня с нынешнего не сводили? Только-только ведь дело пошло.
- Да много ли толку с твоего дела? Не видал шелков на тебе что-то.
- Княже, если б не пушки, так я со своего завода сейчас пудов по пять, а то и десять, готового железного товара в седмицу выпускал. И, уж прости, может, не в свое дело лезу, но поместье-то сейчас получить, если к югу от Тулы, тебе ведь нетрудно? Для себя или родича какого?
- Ну, да.
