что в кухне не хватает места для готовки. Она принесла сюда свои таинственные кулинарные принадлежности – мясорубки, миксеры, сковородки, – которые теперь стояли на полу возле стола. Мы постоянно спотыкались о них.
В контейнере, стоявшем на длинном столе, валялись клубни каких-то овощей. Я взяла один из них и глубоко задумалась, не зная, что делать дальше. Какие клавиши нажать на панели плиты? «Твердое», «Мягкое» или «Пюре»? Я выбрала «Мягкое» и добавила опцию «Специи», не заботясь о том, какие именно пряности будут использованы для приготовления блюда, потому что вкус и запах для меня всегда одни и те же. Плита мирно замурлыкала, и я решила, что могу ее оставить на некоторое время, чтобы вернуться в спальню и раздеться.
Боже, как я устала.
После посещения корабля сэрасов на меня всегда наваливается непреодолимая свинцовая усталость. Элеонор Джаго говорит, что они используют нечто похожее на нейромедиаторы. На одной из консультаций она объяснила мое состояние тем, что именно так реагирует организм на противоестественное вмешательство сэрасов в его функции во время сеансов общения.
Я сняла ботинки, а куртку бросила в ворох валявшейся на полу одежды. Я ношу форму теперь уже несуществующего Технического корпуса. Мердок говорит, что я делаю это из желания порисоваться, а Элеонор утверждает, что мною движет сентиментальность, но правда заключается в том, что прославленный темно-бордовый комбинезон с вместительными карманами и ремнем очень удобен. Я носила его в течение почти двадцати пяти лет и ни при каких обстоятельствах не хотела бы теперь менять его на жесткий костюм офицера Конфлота.
Брюки с легкостью соскользнули на пол. Я так и не набрала вес, который потеряла в период ведения первых переговоров с сэрасами в прошлом году. Запах их питательной слизи отбил бы аппетит каждому. Зеленоватый, вонючий, непрозрачный гель заполняет их корабль, липнет к любой поверхности и даже просачивается сквозь швы наших скафандров. Мерзкое зловоние пропитало мои волосы и въелось в кожу; с тех пор я больше не различаю запахов.
Плита все еще мурлыкала, когда я босиком прошлепала мимо нее в ванную. В духовом шкафчике из-за пара ничего нельзя было разглядеть, и я так и не увидела, как выглядит готовящееся там овощное блюдо. Наверное, неплохо.
Не стоило и пытаться принять душ в нашем блоке – у нас давно уже не было хорошего напора воды. Следовало по пути в Пузырь зайти в раздевалку старшего персонала и помыться там. Но сейчас главное для меня – не заснуть, не пообедав. Или не позавтракав, как сказали бы те, кто предпочитает циркадные ритмы. Однако воздушная душевая все еще работает, и я без особого энтузиазма встала под тепловатый поток, стараясь не смотреть в зеркало, чтобы не видеть новых седых прядей, появившихся в волосах.
Седина беспокоит меня. Я могу не замечать других неприятных изменений, происходящих со мной, – таких как висящая на моей исхудавшей фигуре форма, трясущиеся руки и темные круги под глазами. Но седина, стирая контраст между темными волосами и бледной кожей, делает меня неузнаваемой, она меняет мой облик. В те редкие мгновения, когда я смотрюсь в зеркало, мне кажется, что оттуда на меня глядит чужое лицо пожилой незнакомки. Такой я себе не нравлюсь.
Я всегда была похожа на бабушку Эльвиру, особенно выражением лица – тот же самый слегка застенчивый вызов в глазах, упрямая линия подбородка, приподнятые, как будто в недоумении, темные брови. Точно с таким же лицом бабушка запечатлена на одном снимке, который стоял у нее в гостиной на полке, уставленной книгами с выцветшими кожаными корешками, в металлической рамке, испещренной мельчайшими царапинами – следами времени. Эльвира, одетая в черное платье, в восемнадцать лет, снимок сделан в тот год, когда она бросила вызов Деморе и убежала, чтобы присоединиться к движению «Земля-Юг». Там она встретила Джека Хэлли и вернулась в город почти двадцать лет спустя с ним и ребенком, моей будущей матерью. Вспыльчивая, непокорная Эльвира совершенно не походила на спокойную, уравновешенную Демору. Моя мать предпочитала держаться от нее подальше, но я, в силу своего неуступчивого характера, пыталась оказывать бабушке сопротивление, и у нас возникали очень острые стычки, пока я не убежала из дома, чтобы вступить в Технический корпус.
Эльвира – не тот человек, на которого я хотела бы походить, но все же лучше она, чем эта блеклая незнакомка в зеркале.
Зеркало казалось мне сильно запотевшим, и я тщательно протерла его полотенцем для рук в цветочек, принадлежавшим Ли, однако без особого успеха. Возможно, дело было не в нем, а в моих глазах. Мне действительно следовало после сеанса общения с сэрасами поспать хотя бы восемь часов.
Когда я задумываюсь над тем, как мы живем, то ужасаюсь той легкости, с которой новые правила и порядки утвердились в нашем быту с тех пор, как началась блокада. Перед лицом смерти, страдания и притеснений я настаиваю на ремонте оборудования или какой-нибудь отдельной системы, как будто это может вернуть нам утраченные мир и покой. Нет, я, конечно, не верю в эффективность всех этих схем и не придаю слишком большого значения порядку. Я подчиняюсь рутине, соблюдаю формальности, потому что только они, несмотря на всю свою хрупкость, еще спасают нас от хаоса и вакуума.
В течение нескольких первых месяцев я пребывала в состоянии, похожем на глубокую скорбь. Сначала я утратила способность что-либо ощущать и не понимала, что происходит. Периоды лихорадочной деятельности, сопровождавшиеся бессонницей, сменялись полной депрессией. Мы успели многое сделать в то время – отремонтировали двигатели и стабилизировали орбиту, заменили решетки антенн, увеличили количество установок по производству продуктов питания… Но я плохо помню подробности тех дней. В памяти сохранилась смутная картина тех событий, на которую свой отпечаток наложили испытываемые мной в то время чувства вины и усталости.
Стук упавшего предмета и негромкие проклятия, доносившиеся из кухни, свидетельствовали о том, что кто-то, споткнувшись об утварь, принадлежавшую Ли, ушиб палец ноги. Вздрогнув, я вновь вернулась к действительности. Похоже, я задремала, стоя под воздушным душем. Приоткрыв дверь ванной, я осторожно высунула голову в кухню. Там царила мгла.
– …не все из нас ходят на работу в ночную смену, – ворчала офицер Тана Барроуз, служившая раньше в Земном Флоте, а теперь работавшая в администрации станции.
Заметив меня, она раздраженным жестом поправила на себе одежду. Тана, миниатюрная женщина, была ростом даже ниже, чем я, но из-за сурового, вечно хмурого выражения лица казалась выше.
– Что вы здесь пытались приготовить? – возмущенно спросила она.
Я наконец поняла, что причиной мглы, стоявшей в кухне, была плита, от которой поднимались струйки дыма. Я почувствовала слабый запах, исходивший от них.
– Мне очень хотелось чего-нибудь поесть. Вам не было никакой необходимости вставать, – начала оправдываться я.
