сантерии сказали, что ей осталось мало». А в 1980 году, уже находясь в Париже, Ви–вес узнал о смерти Селии Санчес от рака крови[523].
Но вернемся в конец 1960–х и продолжим рассказ о ближайшем окружении Кастро. Молодой и амбициозный министр образования, бывший мэр Гаваны Хосе Льянуса находился в хороших отношениях с Селией Санчес и Рене Вайехо. Кастро он нравился энергичностью и большой работоспособностью. На Кубе известна фраза Фиделя: «Дайте мне десять Льянус, и я переверну страну». У министра образования был довольно широкий участок работы: он владел ситуацией в среде учащейся молодежи всех возрастов – будущего Кубы, – а также контактировал с представителями интеллигенции и преподавателями, то есть с тем срезом общества, где часто рождаются прогрессивные и «вольные» мысли.
Особое положение занимал Мануэль Пинейро, ставший после победы революции начальником кубинской разведки, несмотря на то, что его родные братья жили в США и он был женат на американке. Хотя почти все его родственники проживали в США, Пинейро оказывал колоссальное влияние на формирование внешней политики Кубы. Имея в 1960 году в подчинении всего 30 человек, за несколько лет Пи–нейро превратил кубинскую разведку в самое эффективное силовое подразделение страны, обладающее разветвленной агентурой. Его люди были во многих кубинских учреждениях, а разведывательный аппарат поддерживал связи с различными революционными движениями за рубежом. Пинейро пользовался безграничным доверием Фиделя Кастро и руководил всеми операциями по развертыванию партизанского движения в Латинской Америке. И знал, когда и в какой момент надо сказать Фиделю Кастро то, что он хочет услышать.
Особенностью кадровой политики кубинского руководства было то, что на Кубе, в отличие от СССР, не придавали значения анкетным данным или моральному облику коммуниста. У кубинцев не вызывало беспокойства то, что глава разведки страны женат на иностранке. В то время как в СССР считалось недопустимым, чтобы человек, имеющий родственников за границей, работал в органах КГБ. Если в СССР партиец, уличенный в интимных связях на стороне, рисковал именем и карьерой, то на Кубе такую аморалку попросту не принимали в расчет. Там традиционно спокойно относятся к тому, что мужчина, кроме официальной жены, имеет подруг и детей на стороне.
Отличительными чертами «ближнего круга Кастро» были именно личное доверие Фиделя, вовлеченность в деликатные стороны его жизни, а также единение на основе «не особой любви к Советскому Союзу». Отношения Селии Санчес с кубинской компартией, провозгласившей в 1970–е годы научный атеизм, вообще были загадкой. Она никогда не говорила, что является членом коммунистической партии, предпочитая называть ее «нашей» или «кубинской» партией. Вайехо вообще никогда не рассуждал на политические темы. Льянуса во время выступлений перед кубинскими учащимися часто критиковал советскую политику. Пинейро были больше близки идеи национально–освободительной борьбы в Латинской Америке.
В партийном осуждении «группы товарищей» во главе с Анибалом Эскаланте отразилось стремление Гаваны проводить независимую политику. После того как Куба обвинила
СССР во вмешательстве в ее внутренние дела путем поддержки и солидарности с раскольнической группой, в Вашингтоне потирали руки, думая, что Куба и СССР рассорятся окончательно и тогда Остров свободы можно будет брать голыми руками. О многом говорит содержание перехваченного советской разведкой циркуляра Госдепартамента США «О положении на Кубе», направленного в начале 1968 года в американские посольства в странах Латинской Америки. Согласно этому циркуляру, США были «не намерены осуществлять против Кубы военные меры». «Мероприятия против Кубы будут проводиться лишь в рамках решений, принятых на 12–й консультативной сессии министров иностранных дел стран—членов ОАГ. Однако, наряду с этим, имеется в виду в политике по отношению к Кубе использовать разногласия между СССР и КНР, добиваясь углубления этих разногласий. Такая политика в конечном счете должна привести к ослаблению кубинского режима, так как Куба в перспективе лишится материальной и моральной помощи социалистических стран, если она еще более интенсивно будет отстаивать китайскую линию»[524].
Но Фидель вовсе не собирался сближаться с Пекином, «…если бы китайцы потребовали от кубинцев признать, что Пекин является центром подлинного коммунистического движения, а Мао его пророком, – сообщала советская рези–дентура, – <…> то Фидель Кастро не только откажется пойти на это, но и сам предложит, чтобы китайцы признали Гавану центром революции»[525] .
В Москве и Гаване понимали, что до разрыва отношений дело не дойдет. Обе стороны нуждались друг в друге. По сути дела проблема сводилась к набору противоречий, которые традиционно существуют между «великой державой» и только ставшей на путь независимости экономически слаборазвитой страной, избавившейся от пут колониализма и опасающейся попасть под влияние другого «колосса». Причем Куба критиковала страну, которая оказывает ей не простую, а жизненно важную помощь, заранее зная, что Советский Союз все равно в ней не откажет. А СССР оказался в положении отца, у которого есть трудный сын, постоянно ставящий его в неудобное положение, и ему ничего не остается, кроме как терпеть и смириться с происходящим, поскольку это его кровь, его сын. Как бы то ни было, в конце 1960–х годов советско–кубинские отношения прошли основательную проверку на прочность. Причем продолжалось это почти полтора года.
Вспышка «антимосковских настроений» на пленуме кубинской компартии в январе 1968 года была вызвана не только «делом микрофракции», но и целым рядом других обстоятельств. После XXII съезда ЦК КПСС охлаждение советской стороны по отношению к Кубе стало отражаться в первую очередь на экономическом сотрудничестве. Это совпало с провалом планов Фиделя Кастро форсировать «экспорт революции» в Латинской Америке, гибелью Че Гевары, резким снижением жизненного уровня. Те немногие валютные средства, которые были у кубинского правительства, уходили на поддержку авантюрных партизанских войн в Латинской Америке, а не на покупку медикаментов для населения. Наконец, некстати оказалось то самое «дело микрофракции», контакты членов которой с советскими представителями создавали впечатление, что поддержка оппозиции Фиделю Кастро исходит чуть ли не из Кремля. Политический кризис в отношениях Москвы и Гаваны обострили эмоциональные высказывания и поведение самого Фиделя – человека вспыльчивого, обидчивого и крайне ранимого.
Некоторые советские партийные деятели, высокомерно относившиеся к Фиделю, не учитывали специфических черт его характера. А об этом еще в 1960 году Кремль предупреждала советская разведка. В одном из ее сообщений подчеркивалось: «<…> мы в своих общениях с Кастро должны учитывать черты его характера. Его легко можно обидеть нажимом, неискренностью или обманом, которые он надолго запоминает. Кастро не любит дипломатии, протокола и чопорности и считает эти проявления худшим видом буржуазного наследия или перерождения.
Он очень чувствителен ко всем знакам внимания к нему или его проявлению и в этом смысле является очень сентиментальным человеком»[526].
После январского пленума 1968 года в кубинских партийных рядах началась вестись активная работа по подрыву доверия к СССР. Некоторые кубинские руководители считали, что Советский Союз использует экономическую помощь Кубе для оказания на нее политического давления. И, пытаясь добиться расположения Фиделя, «нашептывали» ему информацию, выставляющую Москву в невыгодном свете, – дескать, СССР отказался поставлять кубинцам отдельные виды товаров и оборудования, советские представители на Кубе не хотят рассматривать по существу конкретные текущие заявки кубинской стороны, например, на оружие. Кубинцы обижались на то, что Советский Союз, зная о затруднительном экономическом положении Кубы, «тянул» с поставками нефти, продовольствия и медикаментов. Обида на Советский Союза была такой, что во время празднования 50–летия СССР в 1967 году поздравления ЦК КПСС прислали все братские компартии, кроме кубинской. А Фидель не поехал в Москву на праздничные мероприятия. В Гаване в те дни вспоминали о письме Никиты Хрущева Фиделю в 1964 году. В этом письме Хрущев пытался указать Фиделю Кастро, какой, по видению Москвы, должна быть внутренняя и внешняя политика Гаваны.
31 мая 1968 года президент Академии наук Кубы Антонио Нуньес Хименес, выступая перед выпускниками метеорологического факультета, подчеркнул, что «Кубу следует отнести к странам развивающегося третьего мира. По отношении к другим странам „третьего мира“ она должна сыграть такую же революционную роль, какую сыграла большевистская Россия в первые годы своего существования. В этом состоит призвание и
