жидкой грязи брызнула ему на шею.
Он налег на нее всем телом, одновременно задергав ногой, чтобы сбросить проклятую тварь, но не тут- то было. Почуяв запах свежей, горячей крови, крыса совсем обезумела. Сделав отчаянный прыжок, она, как бульдог, вцепилась в раненую руку Джонни, повиснув на ней всей своей тяжестью, потом сорвалась и снова уцепилась за брючину. Он бешено задергался, извиваясь всем телом, поднес было раненую руку к губам, чтобы слизнуть кровь, и тут же, вспомнив о крысе, брезгливо отдернул руку, точно обжегшись. Судорогой ужаса ему сдавило горло так, что он едва мог дышать. Крик замер у него в горле, легкие чуть было не лопались, как кузнечные мехи. На губах пузырилась пена. Он беззвучно выдавил:
— Нет! Умоляю, только не это... о Боже! — сам не слыша и не понимая, что говорит и кого молит о помощи. Он чувствовал тяжесть крысиного тела, повисшего у него на ноге, и помнил, как еще мгновение назад ее острые зубы рвали ему руку. Завыв, как раненое животное, Джонни уперся согнутыми плечами в люк и что было сил толкнул его. На шее веревками вздулись вены. Джонни казалось, он слышит, как от нечеловеческого напряжения хрустят его кости.
Упершись согнутой спиной и плечами в тяжелый люк, Джонни напрягал последние силы, понимая, что от этого усилия, может быть, зависит его жизнь.
Люк тяжело пополз в сторону. Сначала медленно, потом все быстрее, и Джонни сначала даже не понял, что свободен. Только когда непривычно яркий свет уличного фонаря полоснул его по глазам, выхватив из темноты его ногу с повисшей на ней крысой, он понял, что победил.
Взгляд Джонни упал на крысу. Она показалась ему чудовищно огромной — не меньше девяти дюймов, не считая хвоста; мускулистое тело покрыто грязной, свалявшейся шерстью. При одном только взгляде на эту тварь его чуть было не вырвало. Металлический люк с грохотом откатился в сторону, и Джонни, забыв о Багзе и его шайке, забыв обо всем на свете, высунул наружу голову. Сейчас он хотел только одного — избавиться от крысы, и поскорее.
Но мерзкое животное не желало сдаваться. Глубоко погрузив зубы в набухший кровью бинт, оно повисло у него на руке. Джонни качнуло в сторону, и крыса качнулась вместе с ним, точно огромный маятник. Но теперь, слава Богу, ему не нужно было держаться за скобу, каждую минуту рискуя сорваться и полететь вниз. При мысли о том, что ему предстоит, внутри у него все сжалось. Зажмурившись, Джонни поднял кулак и ударил крысу по голове. Потом еще раз. И еще. Стиснув зубы, он бил и бил, каждый раз чувствуя ее мускулистое, бешено извивающееся тело, но крыса явно не собиралась разжать зубы. Наоборот, казалось, она обезумела, почувствовав во рту свежую человеческую кровь. Ее зубы судорожно сжимались, терзая его плоть, с каждой минутой все глубже вгрызаясь в содрогающееся тело.
Вскочив на ноги, Джонни кинулся на другую сторону улицы, остановившись возле большого мрачного здания. Зажмурившись, он размахнулся и с силой ударил рукой о стену. Его чуть было не вырвало, когда тело крысы с глухим звуком шмякнулось о камень. Но она держалась мертвой хваткой. Потеряв голову от ужаса и отвращения, Джонни колотил рукой как сумасшедший, не обращая внимания на боль, эхом отдававшуюся в голове каждый раз, когда удар приходился на свежую рану.
Наконец крыса разжала зубы и с тяжелым стуком упала на тротуар. Джонни тяжело дышал, не в силах отвести от нее глаз. Она так и осталась лежать у его ног — грязный, окровавленный комок шерсти с длинным голым хвостом. И вдруг он заплакал. Слезы ручьем потекли у него по лицу. Джонни плакал так, как не плакал никогда в жизни. Рыдания поднимались где-то в глубине его тела, тяжело сотрясая его крупной дрожью. И тогда он побежал.
Он бежал на запад, думая только о том, чтобы поскорее вернуться в Гарлем. Назад, туда, где валялась убитая крыса, он не оглядывался. Джонни бежал как слепой, ничего не видя перед собой. Слезы застилали ему глаза. Он бежал, а в голове неотвязно крутилась мысль: почему? О Господи, ну почему мне всю жизнь приходится убегать?!
Вдруг он остановился. Ноги у него подкосились, и Джонни тяжело рухнул на тротуар. Ему показалось, что он стремительно летит куда-то вниз, и в то же мгновение темнота сомкнулась над ним.
Глава 15
Она нашла его в четвертом часу утра и принесла тяжелое тело Джонни домой, к Молли. В квартире царил страшный холод. Молли зябко куталась в халат, поэтому Синди решила не снимать пальто. Линолеум казался серым от глубоко въевшейся в него грязи, но вовсе не потому, что Молли не убиралась. Просто пыль и грязь за много лет настолько глубоко въелись в истертый десятками ног линолеум, что отскрести его уже не было никакой возможности. Стены и потолок кухни покрывал накопившийся за много лет слой сажи. Стекла были чистыми, но краска на подоконниках от старости облупилась и крошилась под пальцами.
Отвратительный смрад мочи, наполнявший подъезд, просачивался и внутрь квартиры. От кухонной плиты пахло стряпней и немного газом. На стене кухни висел большой цветной календарь, на котором четыре мартышки весело резались в карты. Остальные стены казались пустыми и голыми.
Посреди кухни стоял стол и несколько стульев, но крышка стола была вся в старых порезах от ножа, а ножки стульев покривились от времени, будто скрюченные ревматизмом пальцы. Возле раковины стоял радиоприемник. Тут же стояло и корыто. Его, очевидно, использовали и для мытья — в тех редких случаях, когда в доме была горячая вода.
Они с трудом втащили Джимми в ту комнату, где стояла кровать, и вызвали доктора. Через десять минут он постучал в дверь — высокий, худощавый негр, живший на Голден-Эйдж. Он еще на пороге подозрительно втянул носом застоявшийся воздух, покачал головой и направился к Джимми.
Обе женщины остались ждать в кухне.
Он провел в комнате не менее четверти часа. Выйдя оттуда, доктор плотно прикрыл за собой дверь в спальню и сел к столу выписать рецепт.
— Как он? — взволнованно спросила Синди.
— С рукой совсем плохо. — Доктор покачал головой. — Сделал ему укол пенициллина, обработал, но... боюсь, что этого недостаточно.
— Что это значит?
— Ну что ж, жаль, конечно, но боюсь, без ампутации не обойтись.
— Отрезать?! Но как ему потом жить, да еще без правой руки?! Что ему делать, доктор?! Неужто вы и вправду считаете...
— Не стоит заранее отчаиваться. Надо посмотреть, как пойдет дело. Сейчас еще рано говорить... — Доктор замялся. — Ладонь у него тоже сильно изранена. И такие же раны по всей длине руки. Очень похоже на укус. Может, собака... — Он сокрушенно покачал головой.
— Но... с ним все будет хорошо?
— То есть, хотите сказать, выживет ли он? Да, конечно, жить он будет. Парень потерял много крови, изголодался, да и перенести ему, судя по всему, пришлось немало. Последствия шока, знаете ли... но он выживет. Боюсь, ночью его будут мучить кошмары. У него лихорадка — без конца бормочет что-то о люке, каких-то крысах да еще о катере. Кажется, в последнее время ему приходилось несладко.
Кивнув, Синди до боли закусила губу.
— Я дал ему кое-что, чтобы он спокойнее спал ночью. А с этим рецептом утром сходите в аптеку — и давайте ему по две таблетки, если он будет плохо спать. А я забегу после обеда, посмотрю, как он.
— Понятно, — упавшим голосом пробормотала Синди.
— Самое главное — покой. Пусть как можно больше отдыхает.
— А рука?..
— Если положение будет безвыходное и ее придется отнять, поместим его в больницу. Послушайте, вам не следует... то есть я хотел сказать... черт побери, да ведь на свете сколько угодно людей без рук, без ног или даже хуже, и все они живы, здоровы и счастливы. В конце концов, это еще не конец...
— Чернокожих? — очень тихо спросила Молли.
Доктор не опустил глаз.
— Чернокожих, — кивнул он. Завернув колпачок ручки, он сунул ее в карман и поднялся.
— Сколько мы вам должны, доктор? — спросила Синди.
— Можете заплатить потом, — ответил доктор. — Думаю, вам обеим не мешало бы поспать. Если в рану попала инфекция... Что ж, посмотрим.
Накинув пальто, он попрощался и вышел.
