вам, — извинился он и указал подбородком в сторону человека, не церемонившегося с Элисией и теперь безмолвно наблюдавшего за обменом любезностями. — Лорд Тривейн, маркиз Сент-Флер, а вы — мисс?..
— Мисс Элисия Димерайс. — Она протянула руку с изящными пальчиками сначала сэру Джейсону, а затем лорду Тривейну, который лениво поднялся на ноги во время представления.
— Мисс Димерайс, — протянул он, беря ее руку и склоняясь над ней. Элисия быстро высвободила руку, потому что от прикосновения его сильных пальцев она ощутила внезапное волнение. Завороженно рассматривая необычное золотое кольцо у него на мизинце, в котором словно отразилось золото его странных глаз, Элисия подумала, что эти руки могут быть жестокими, а острый взгляд из-под тяжелых век будто читает самые потаенные ее мысли.
— Вот, мисс, чудный тодди[2], он вас отлично согреет. — Появление Тиббитса прервало дьявольское наваждение, лишившее Элисию способности двигаться и говорить. Хозяин гостиницы поставил дымящуюся кружку перед девушкой и, озабоченно хмурясь, огляделся вокруг. — А разве у вас нет с собой никакого багажа, мисс?
— Нет ничего, кроме этой корзинки, — ответила Элисия, показав на мокрый предмет, уныло приютившийся около входной двери. — Я путешествую налегке, — добавила она, и уголки ее губ чуть дрогнули в слабой усмешке при мысли, что в ней сосредоточилось все ее достояние. Тиббитс пожал плечами и понес корзинку из комнаты.
— Вы путешествуете налегке, мисс Димерайс, и в такое ненастье, — мягко произнес маркиз. — Это вызывает удивление. Вы не из тех ли несносных девиц, которые убегают из дома, чтобы спешно обвенчаться, тогда как стая родных в истерике мчится вслед, пытаясь этому помешать? Я содрогаюсь при мысли, что они явятся в эту гостиницу и обвинят меня в пособничестве, а то и, упаси Господи, примут за будущего мужа. — Он с иронией вздернул бровь и взял щепотку табака.
— Это, милорд, мое личное дело и касается только меня, — коротко отозвалась Элисия, — но, чтобы вы не волновались, могу вас уверить, что я не убегаю из дома к жениху. Мне было бы крайне неприятно вызвать у вас ненужное беспокойство по этому поводу, милорд, а более неподходящего жениха мне трудно себе представить. — Огорчившись, что он настолько близок к истине, она проговорила это ледяным тоном, и яркие пятна вспыхнули на ее высоких скулах.
Лорд Тривейн, прищурившись, смотрел на нее, и в глазах его появился странный блеск, когда она даже не подумала отвести взгляд. Наконец губы его изогнулись в насмешливой улыбке.
— Димерайс? Имя кажется мне знакомым, — вмешался сэр Джейсон, который до тех пор всматривался в лицо Элисии, словно пытаясь уловить в нем нечто ускользающее. Внезапно лицо его прояснилось. — Чарлз Димерайс! Ну конечно, — воскликнул он, — это ведь ваш отец? Несомненно, он, стоит только взглянуть на ваши глаза. Знаете, его прозвали Кот Димерайс именно из-за необычных, чуть раскосых кошачьих глаз. И, Богом клянусь, у вас тоже. В точности как у кошки.
Элисия зарделась от смущения, так как оба джентльмена открыто уставились ей в лицо, а затем глаза маркиза оценивающе скользнули по ее фигуре, заставляя особенно остро почувствовать свою нищету в сравнении с бархатом и атласом его элегантного сюртука и безупречной белизной рубашки. Она видела недоумение в глазах обоих мужчин. Должно быть, они удивлялись, что может делать здесь дочь Чарлза Димерайса, к тому же одетая в жалкое тряпье.
— А чем сейчас занимается ваш отец? Я давным-давно не видел его в Лондоне. Почти позабыл о нем, столько лет прошло, — полюбопытствовал сэр Джейсон.
— Моего отца не стало два года назад, так же как моей матери. Их фаэтон перевернулся, и они оба погибли, — тихо проговорила Элисия, и глаза ее потемнели от горьких воспоминаний. Она вспомнила мучительное страдание, которое принесло ей трагическое известие.
— Простите, ради Бога, приношу вам свои соболезнования, — поспешил выразить сочувствие сэр Джейсон. — Я понятия не имел о вашей утрате. Трудно смириться с такой огромной потерей.
— Иногда я думаю, что было даже к лучшему умереть им вместе, потому что сомневаюсь, что они смогли бы прожить друг без друга… Брак моих родителей был на редкость счастливым.
— Как необычно! В жизни не часто встречается подобная супружеская преданность. Кстати, присутствующий здесь лорд Тривейн вообще не верит в любовь… тем более в брачные узы. Я не ошибаюсь, милорд? — с подчеркнутым простодушием обратился сэр Джейсон к маркизу, который явно скучал.
— Совершенно верно. Любовь существует лишь в умах нищих поэтов, потрафляющих фантазиям подростков и старых дев, — с сарказмом подтвердил маркиз, кривя губы в презрительной усмешке.
— Этим утверждением, милорд, вы лишь доказываете свое непонимание возвышенных чувств… Впрочем, чего еще ждать от лондонского джентльмена! — запальчиво возразила Элисия.
— Неужели? Я полагаю, вы намного лучше меня знакомы с этим блаженным чувством, которого равно жаждут простые смертные и боги? — язвительно поинтересовался он.
— Нет, но…
— Тогда вы ничего о нем не знаете, так же как, если я не ошибаюсь, и о страсти. Ваши знания почерпнуты из романов, и, кстати, не всегда хороших. Я обнаружил, что женщины делятся на две части: они либо романтически сентиментальны и заливаются слезами по поводу и без повода, либо это корыстные хищницы, готовые использовать любую возможность, чтобы достичь своей цели. — Лорд Тривейн вопросительно глянул на Элисию. — Любопытно, к какой категории относитесь вы? — Его четко очерченные губы насмешливо растянулись, и в голосе прозвучала донельзя обидная ирония. — Впрочем, с вашей внешностью вы без труда добьетесь исполнения любого желания каким-нибудь несчастным одуревшим влюбленным.
— Я не отношусь ни к тем, ни к другим, милорд, — холодно и раздельно проговорила Элисия, глядя прямо в золотые глаза маркиза. — У меня нет сомнений, что большинство мужчин — себялюбивые животные, озабоченные удовлетворением своей похоти. Им нет никакого дела до чувств окружающих, особенно той, кому выпало несчастье стать женой подобного варвара. — Голос Элисии зазвенел от негодования. Надменно вздернув упрямый очаровательный подбородок и сверкая глазами, она продолжала, все больше одушевляясь: — Поистине, милорд, мне остается только посочувствовать вашей жене, если таково ваше мнение обо всех женщинах. Хотя, как я уже сказала, чего ждать от человека вашего круга. Лондонский джентльмен… Ха! Смешно сказать! Ваша низость сравнима лишь с вашим себялюбием. И я, со своей стороны, считаю, что женщинам следует обходиться без вашего общества и презирать весь ваш пол.
Элисия, задохнувшись, замолчала, сконфуженная собственным порывом и ошеломлением маркиза ее яростными нападками. Он даже против обыкновения несколько растерялся, но она решила не извиняться: это была лишь простая самозащита.
— Туше![3] — с удовольствием рассмеялся сэр Джейсон, которого их перепалка несказанно позабавила. Он зааплодировал, заставив щеки Элисии запылать от чувства неловкости. — Ну и ну, вы поистине задали маркизу головомойку, а этого, готов поручиться, отродясь никто не делал. Не так ли, милорд? — Он продолжал улыбаться. — Простите меня, мисс Димерайс, за то, что являюсь представителем пола, который вы так презираете, и разрешите продолжать и дальше наслаждаться вашим очаровательным обществом. — Он говорил преувеличенно умоляющим тоном, и лукавые искорки мелькали в его голубых глазах.
Обстановка разрядилась, и сэр Джейсон обратился к маркизу:
— Тривейн, вы когда-нибудь встречали родителей мисс Димерайс?
— Если память мне не изменяет, я раз или два имел удовольствие встречаться с вашими родителями. Они, по-моему, редко наезжали в Лондон. — Лорд Тривейн помолчал. — Но я отчетливо помню вашу мать. У вас волосы такого же цвета, как у нее.
Маркиз с любопытством разглядывал ее, словно вынуждая почувствовать, что иметь такой цвет волос — преступление. Она невольно пригладила яркий локон и решила, что ей совершенно безразлично, одобряет ее этот заносчивый аристократишка или нет.
К счастью, тут появился Тиббитс с обеденным подносом, и она, с облегчением извинившись, занялась едой. Элисия с аппетитом поглощала поданные ей яства: пышный пирог с голубями, ломтик говядины с зеленым горошком, нежным и сладким. Все было очень вкусно и показалось ей просто пиром, настолько свыклась она за последние два года с простой и скудной пищей в доме тетки Агаты.
