анестезии.
— Да уж, — сказал он.
— А вы?
— Хорошо.
— Меня все интересует, — спросила она, — вы не актер?
— Почему вы подумали, что я актер?
— Ну, вы ехали в Линкольн-центр.
— А-а-а.
— Конечно, вы могли туда и за билетами пойти. Но я часто вижу вас днем, потому, естественно, и решила… ну, если бы вы работали в офисе… Вы актер?
— Нет, — ответил он. Он понимал, о чем она сейчас его спросит. С этими фраерами разговор всегда доходит до той точки, когда приходится врать. Раз как-то он сказал одной девушке в Майами, что он домушник. Девушка рассмеялась и сказала — ну уж, конечно.
— Так чем вы занимаетесь? — спросила Джессика.
— Вы почти угадали, — сказал он. — Я не актер, но работаю в театре. — Такого он никогда прежде не говорил, но она сама натолкнула его на мысль. Кроме того, это было враньем лишь наполовину — в Синг- Синге он помогал разместить осветители для одного шоу.
— Я так и знала, что вы работаете в театре, — сказала она, довольная своей проницательностью и непреднамеренно помогла ему врать в правильных терминах.
— Да, я там работаю, — сказал он, тут же цепляясь за слово. — Электриком.
— В Линкольн-центре?
— Нет. Я ходил туда искать работу.
— А на каких спектаклях вы работали?
— Да на многих, — ответил он.
— Может, я что-нибудь видела?
— А что вы видели?
— Мы с мужем обычно ходили в театр по крайней мере раз в неделю, — сказала она. — Пока жили вместе.
— Тогда вы видели по крайней мере два из тех, на которых я работал, — ответил он, изо всех сил желая сменить тему.
— Наверное, интересная работа, — сказала она.
— Да как все прочие, — ответил он.
— Я имею в виду, вам довелось встречаться со многими творческими людьми. Представляю себе!
— Да уж, — согласился он.
— Когда вы сказали, что вы электрик…
— Я просто размещаю осветители, вот и все. Конечно, приходится там быть. Когда идет спектакль. Присматривать, чтобы все было в порядке, сами понимаете.
— Вы управляете осветителями?
— Нет. Этим занимается другой человек, — сказал он и подумал: «Давай закругляться, ладно?» — А вы чем занимаетесь? — спросил он.
— Сейчас ничем. Ну, я не должна бы так говорить. Растить Питера и следить за домом — это и так уже работа на полную ставку.
— А сколько ему? — спросил Алекс, глядя на перемазанного шоколадом ребенка.
— Два годика.
— Очень похож на вас.
— Вообще-то на отца больше. У него отцовский рот.
— Но глаза ваши, — ответил Алекс.
— У его отца глаза тоже голубые.
— Значит, вот чем вы занимаетесь, — сказал Алекс. — Растите ребенка и ведете дом.
— Да. И бегаю в попытках выбить достойное содержание от того дешевого ублюдка, за которого я вышла замуж. Я редактор. Точнее, была им до замужества. И, наверное, этим и займусь, как только кончится вся эта возня с адвокатами.
— Ваша работа связана с рекламой?
— Нет, с издательской деятельностью. Я проверяю рукописи на предмет ошибок или противоречий, неверного произношения… ну, упрощаю, насколько возможно. Я также помогаю в разработке дизайна книги — конечно, не типографски, там это делает стилист, — хотя я указываю, где стихотворение в тексте должно быть отцентровано по самой длинной строфе, или напечатано курсивом, или где нужны разные гарнитуры шрифта, хотя сам шрифт я не выбираю, это уже дело стилиста.
Алекс ни черта не понимал в том, что она говорила.
— М-м, — промычал он.
— Вы удивитесь, как часто писатели пишут, к примеру, на четвертой странице о том, что у кого-то голубые глаза, а через пару страниц у персонажа они чудом становятся зелеными. И я должна пометить ему эти ошибки, чтобы он обратил на них внимание.
— Интересно, наверное, — сказал Алекс, чувствуя, что порет невероятную чушь.
— Да. Я работала с некоторыми очень крупными писателями. Точнее, с их рукописями. Мне редко приходилось встречаться с авторами лично.
— М-м, — сказал Алекс.
— Так что мы с вами оба на задворках, — сказала она. — Я хотела сказать, на задворках искусства.
— Да, — согласился он.
— Скажем так: мы за кулисами, — улыбнулась она.
— Да, за кулисами, — он ответил ей улыбкой.
— Нет, Питер, — крикнула она, — не ешь этого! — Она тут же вскочила со скамейки. Схватив сына за кулачок, она вытащила из его ручки фольгу от шоколада. — Он сейчас в том возрасте, когда в рот тащат что попало.
Когда она повернулась лицом к скамейке, Алекс глянул на ее груди. Сделав вид, что не заметила его взгляда, она снова села рядом и сказала:
— Теперь я в шоколаде с головы до ног, — и полезла в сумку за платком.
— Наверное, с ним уйма хлопот, — предположил Алекс.
— Да уж, — согласилась Джессика. — У меня была няня на весь день, но мне пришлось от нее отказаться, когда мы с Майклом расстались. Он был так мелочен во время развода… Ладно, не буду вам надоедать.
— Вы мне не надоедаете.
— Просто он мелочный ублюдок, — сказала она. — Он должен был перечислять мне пятьсот долларов в месяц, пока мы все не уладим, но ни разу так и не прислал денег вовремя. Мне всегда приходилось звонить ему и чуть ли не умолять. Я старалась вести себя пристойно, сами понимаете. Я сказала своему адвокату, что не хочу алиментов, мне нужно только немного денег на содержание сына. Я же не могу работать и одновременно растить ребенка. Я понимала, что мне придется использовать эти деньги на то, чтобы взять нянечку с проживанием. Ведь это разумно, не правда ли?
— Конечно, — ответил Алекс.
— Но он упирался на каждом шагу. Я и не думала, что он никак не может понять, что я больше не люблю его. Мужчине это очень трудно понять. Особенно такому, как Майкл.
— А что он за человек? — спросил Алекс.
— Откровенно говоря, засранец, — сказала Джессика.
Ее слова поразили Алекса. Он и не думал, что честные женщины могут выражаться как шлюхи. Он снова глянул на ее груди, на сей раз более откровенно. Может, она не такая уж и добропорядочная. И все же обыватель есть обыватель, напомнил он себе. Будь начеку.
— Ну вот, — сказала она, скомкав платок и кинув его в сумку. — Всегда, когда Питер что-то ест, отмываться приходится
