были сложены картонки. Паренек все еще мыл пол.
— Там одной даме нужно помочь, — сказал Алекс.
— Что? — не понял паренек.
— Она хочет, чтобы ты отнес ее свертки в машину.
— А где Джерри? — спросил тот. — Это же работа Джерри.
— Не ко мне, — ответил Алекс. — Я просто передаю тебе, чего хочет та дама.
— Мать, — ругнулся паренек, однако засунул швабру в угол и вышел.
Как только он ушел, Алекс быстро проверил комнату насчет того, какая часть ее уже вымыта, выбрал самый дальний от двери угол и взял две картонки из-под туалетной бумаги. Положил одну на бок, чтобы открытая сторона приходилась к стене, затем перевернул другую и поставил ее перед первой. Затем быстро начал громоздить коробки одна на другую. Было без трех минут шесть, когда он обошел баррикаду и забрался в коробку, которую положил на бок в самом начале. Она была маловата, ноги не поместились, но их трудно было увидеть, так как он был укрыт курганом нагроможденных вокруг коробок.
Мгновением позже он услышал, как кто-то входит в комнату. Затем послышался шорох щетки. Чуть позже вошел еще один человек.
— Эй, Джерри, ты тут видел тетку? — спросил паренек.
— Какую такую тетку?
— Ну, которой что-то нужно было отнести.
— Что ты мелешь?
— Тут один парень сказал, что какой-то тетке нужно отнести свертки.
— Никакой тетки я не видел. Уже шесть. Кончай и пошли отсюда.
— Дай-ка совок.
Алекс слышал, как они заканчивали уборку. Снаружи доносились голоса из супермаркета. Служащие переодевались, проходя мимо комнаты, в которой он спрятался. Передние двери уже наверняка были закрыты. С полчаса потребуется на подсчет выручки и на то, чтобы положить деньги в сейф. Может, управляющий еще на полчасика подзадержится, сверяясь с книгами, кто знает? Алекс рассчитывал, что все они к семи покинут магазин. Арчи говорил, что к семи обычно никого не остается. Но чтобы играть наверняка, он будет прятаться до восьми.
— Ну как? — спросил паренек.
— Отлично. Ты что, медаль за уборку получить хочешь?
Оба рассмеялись и вместе вышли из комнаты. Алекс ждал. Откуда-то послышался мужской голос:
— …эту грудинку на утро, лучше прийти пораньше…
— Доброй ночи, Сэм.
— До завтра.
Где-то капала вода. Он лежал в коробке, свернувшись, как зародыш в чреве у матери, прислушиваясь к монотонному капанью воды и тиканью своих часов. Он вспомнил, что, когда еще ребенком жил в Бронксе, часто прятался под кухонным столом вместе со своей двоюродной сестрой Сесили, под лохматой скатертью, доходившей почти до полу. Мимо проходили ноги в туфлях. Они видели их из-под скатерти.
— Где дети? — спросила тогда тетка. — Вы не видели детей?
В полумраке их убежища он положил руку на бедро Сесили.
— Наверное, они там, внизу, — ответила его мать.
Скрипнула дверца шкафа, отодвинули от мраморного стола стул.
— Не рановато ли для того, чтобы взбодриться? — спросила его мать, и тетка ответила:
— Никогда не рано, Демми.
Его мать звали Деметрия, но все называли ее Демми. Греческим женщинам не полагалось много пить, но его мать пила. Тетка была ирландкой, как и его отец, а по статистике ирландцы большие бухарики, причем в поддатом состоянии их тянет в драку. Тетка была постоянной собутыльницей его матери. Под кухонным столом он просунул руку под юбку Сесили и дальше в ее хлопчатобумажные трусики.
Алекс посмотрел на часы. Было только шесть пятнадцать. Ночь предстояла долгая. Он уже стал придумывать, что скажет, если кто-нибудь зайдет сюда и обнаружит его в коробке — если, конечно, это не будет управляющий, который уже видел его. Он просто изобразит из себя алкаша, случайно залезшего сюда поспать. Если только это будет не управляющий, который вспомнит, что Алекс спрашивал о коробках, и который явно умеет сложить два и два. Тогда его просто вышвырнут из магазина. Но даже если он напорется на управляющего, то вряд ли эта машина, толкающая весь это гребаный супермаркет, будет достаточно сообразительной. Короче, он не думал, что хоть кто-нибудь сюда придет — зачем? Проверить кучу пустых коробок? Ни фига.
Он слышал еще голоса, но не мог различить, о чем говорили. Возможно, доносились они с другого конца магазина, из кабинета управляющего. Может, кассиры относили ему выручку, чтобы спрятать ее в сейф.
Сесили под кухонным столом, его рука приподнимает эластичную резинку ее трусиков. Сесили в ловушке, она уже соучастница преступления, она не может протестовать, не выдав их убежища и не нарушив маленький междусобойчик на кухне. И все равно ей это нравилось, она извивалась под его рукой. Мать и тетка пили спиртное и тихо смеялись. В открытое окно вливались звуки лета и разносились по кухне, где в прохладном полумраке под столом Сесили извивалась под его нетерпеливыми руками и шептала ему в ухо что-то непонятное из-за шума крови в ушах.
— Доброй ночи, Джози, — сказал кто-то в магазине, и он услышал клацанье тонких каблучков по кафельному полу, эхом отдававшееся под высокими потолками. Снова посмотрел на часы. Было шесть двадцать — прошло всего пять минут.
К семи в комнате стало темно, в магазине все стихло, если не считать постоянного щелканья в кабинете управляющего — наверное, арифмометр. Наступала ночь, ему вдруг сделалось холодно. Свернувшись в коробке, сложив руки на груди, поджав колени, он лежал в наползающей темноте и думал о том, какой пустой стала квартира в Бронксе, когда отец ушел от них, как наполняли ее ночные шумы, особенно гудение водосточных труб, или шум спускаемой воды, или временами мышь грызла пластиковые обшивки стен с яростью дикого зверя… Но чаще всего он слышал плач или ругань матери на кухне, когда она напивалась в стельку. В комнате становилось все темнее и темнее, и, когда он опять посмотрел на часы, стрелки уже светились. Семь двадцать. А чертов арифмометр все еще щелкал.
Зубы Сесили стучали в темноте под крышей чердака. «Мы же двоюродные», — прошептала она. Он перепилил скобу висячего замка чердачной двери, и они вошли в угловатое сооружение. Был октябрь, на ней был белый свитер с большой красной буквой Р между грудей, плиссированная бордовая юбочка, белые короткие носочки и туфли на низких каблуках. Она извивалась, прижатая к кирпичной стене, и вновь прошептала: «Мы же двоюродные», а он прислушивался — не откроет ли кто дверь, понимая, что ее могут открыть прямо сейчас, обнаружив перепиленную дужку замка, и застанут их в темноте, когда его рука шарит под ее плиссированной юбкой.
Арифмометр вдруг перестал щелкать.
Он прислушался.
Звук закрывающейся двери. На двери в кабинет управляющего был английский замок, но верхняя ее часть была стеклянной и, стало быть, замок тут ни на хрен не поможет. Сейчас из магазина не доносилось ни звука, но он предположил, что управляющий закрывает дверь в кабинет. Потом он, если Алекс что- нибудь понимает в сигнализации, проверит, все ли закрыто, включит сигнализацию и уйдет.
Все известные Алексу системы сигнализации, какими бы сложными они ни были, базировались на трех основных составляющих. Защитный контур, реле контроля и сигнальное устройство, вот и все. Защитный контур представляет собой электрическую цепь, которая, будучи нарушена, передает сигнал реле контроля. Реле — мозг системы. Как только открывается окно или что там еще, прерывая цепь, мозг тут же включает сигнальное устройство. Сигнальное устройство — это либо внешний звонок, как в этом магазине, или какая- нибудь мигалка или звуковой сигнал на станции. Вот и все.
Реле было сразу за задней дверью магазина, размером не больше выключателя. На передней панели утопленного в стене реле были красная и белая лампочки, а также щель для аварийного ключа. Чтобы включить сигнализацию, вам надо закрыть все двери и окна, и если продолжает гореть белый свет, то, значит, вы закрыли не все. Тогда вы осматриваете и закрываете все, пока белый свет не погаснет. Теперь
