— Нет, не помню. Послушайте, я иду домой. Я замужняя женщина. У меня дочь...
— В «Гранд-отеле», — перебил он. — «Я хочу остаться одна».
— Я тоже хочу остаться одна. Не понимаю, зачем вы пришли сюда.
— Чтобы извиниться. Хотите чашечку кофе?
— Нет. Прощайте, мистер Фарелл.
— Эндрю, — поправил он.
— Хорошо. Прощайте, Эндрю.
Сара направилась к ступенькам, ведущим вниз в метро. Он задержался на мгновение, затем бросился вдогонку. У турникета Сара принялась рыться в сумочке в поисках жетона. Как назло, жетоны у нее кончились, и она собиралась наменять их в кассе, когда он снова возник у нее на пути.
— Пожалуйста, перестаньте! — вскипела она.
— Одна чашечка кофе. Тогда я смогу объяснить.
— Нет.
— Ну прошу вас.
На его лице она увидела то же умоляющее выражение, какое было у Молли в день покупки рождественской елки. Сара уже открыла рот, чтобы окончательно отказаться, но он смотрел на нее так жалобно, так...
— Послушайте, — произнесла она. — Я в самом деле...
— Пожалуйста, — повторил он. — Мне так стыдно за свой поступок тем утром. Я хочу объясниться.
— Нечего тут объяснять. Я принимаю ваши извинения. Очень рада была еще раз повидаться.
— Вы говорите не от чистого сердца.
— Вы правы, — отрезала она, обошла его и направилась к кассе. Темнокожая женщина за стеклянной перегородкой вскинула глаза ей навстречу.
— Десять жетонов, пожалуйста, — попросила Сара, доставая кошелек.
Тут вновь раздался его голос: «У меня есть».
— Что? — не поняла Сара.
Он просунул под стекло двадцатку.
— Плачу я, мисс, — воскликнула Сара и подала в окошечко пятерку и десятку.
— Берите двадцатку, — приказал он.
— Так кто из вас платит? — невозмутимо поинтересовалась кассирша.
— Я, — одновременно выпалили оба.
— Двое платить не могут, — объявила кассирша. — И прошу не занимать мое время.
— Она никогда не позволяет мне ни за что платить, — вздохнул Эндрю и с улыбкой взял свои деньги обратно.
Сара сгребла жетоны и сдачу.
— Теперь я должен вам чашечку кофе, — заметил он.
— Каким, интересно, образом? — удивилась она.
Сара уже знала, что позволит ему угостить себя кофе.
— Так ведь это вы заплатили за жетоны, разве не так?
— Не вижу логики.
— Где здесь поблизости есть приличное местечко? — спросил он.
Вдоль Лексингтон-авеню рядом со станцией метро работало великое множество ресторанов, кафе и забегаловок, но она побоялась пойти с ним туда, где существовала вероятность встретить кого-нибудь из своих учеников. Позже она задумается над природой своих опасений, над тем, почему уже тогда не захотела, чтобы кто-то видел ее в его обществе. Поэтому Сара отвела его на Вторую авеню в небольшой французский ресторанчик, где подавали великолепные рогалики и отличный кофе.
В заведении царила атмосфера уюта, какая бывает в теплом доме, когда за окнами лютует мороз. На вешалках прямо у входа вперемешку висели пальто посетителей, официанты расхаживали по-простому, в свитерах, в воздухе плавал аромат крепкого кофе и вкусной выпечки, а сквозь витрину толстого стекла можно было наблюдать за прохожими, спешащими мимо, согнувшись навстречу безжалостному ветру.
Они нашли свободный столик рядом с огромной медной кофеварочной машиной и заказали по кофе и по рогалику с шоколадной начинкой. Под курткой на нем оказалась голубая фланелевая рубашка, серый спортивный пиджак из твида и серые же, только более темного оттенка, слаксы. Сара в тот день надела свои, как она выражалась, «учительские обноски»: темно-зеленый свитер, темно-коричневую шерстяную юбку и зеленые рейтузы. Обычно она ходила на работу в туфлях на каблуке. Сегодня, из-за непогоды, Сара остановила свой выбор на сапогах коричневой кожи с высокими, до колен, голенищами. Она сняла красную шапку и засунула ее в карман пальто. Красный шарф все еще укутывал ее шею. Он же даже на улице шел без головного убора. Они уселись по разные стороны маленького обшарпанного деревянного стола: голубоглазая блондинка и голубоглазый шатен.
Потом она скажет ему, что они неплохо смотрелись вместе. И задумается, приходила ли ей в голову такая мысль в день их первой встречи в Нью-Йорке.
— Итак, позвольте мне объясниться, — начал он, сделал паузу, дожидаясь ее кивка, затем продолжил: — Начну с того, что я не так уж часто бросаюсь с поцелуями на замужних женщин.
— Очень мило.
— Правда. Я обычно... веду себя очень сдержанно.
— Угу.
— Но в то утро... я не знаю... Просто... я не мог от вас глаз отвести весь предыдущий вечер, и когда...
— Эндрю, — остановила она его и, немного поколебавшись, добавила: — Мне не нужны ваши объяснения. Поверьте. Я не жду их, я не хочу их, я не прошу их.
— Вы хотите остаться одна, знаю.
— Я не одна, у меня есть муж.
— Я люблю вас, — вдруг выпалил он.
— О Господи! — Она бросила взгляд по сторонам, чтобы убедиться, что никто не мог слышать его слова.
— Эндрю, — сказала она, опустив голос до шепота, — кажется, вы не понимаете, что я вам говорю. Я не кокетничаю с вами и никоим образом не хочу спровоцировать...
— Знаю.
— Тогда прекратите, хорошо? Прекратите, и все.
За столиком воцарилось неловкое молчание.
Они избегали глядеть друг на друга.
Сара отпила глоток кофе, отломила кусочек рогалика. Внутри был шоколад — густой, темно-коричневый и восхитительно вкусный.
— Вам нравится преподавать? — спросил он.
— Очень.
— Как прошел сегодняшний день?
— Отлично.
— Хорошо. Я очень рад.
— А как прошел ваш день?
— Очень хорошо, спасибо.
— Я так и не знаю, чем вы занимаетесь.
— Я гангстер, — ответил он с ухмылкой.
— Естественно, — ответила она.
— Вообще-то, я тот, кого называют инвестором на риске, — продолжил он, и улыбку на его лице сменило выражение, какое часто бывает у очень молодых людей, пытающихся произвести впечатление весьма серьезных и взрослых особ. — Я занят поиском предприятий, которым требуется вливание средств и дополнительное внимание, и подпитываю их до тех пор, пока они не начинают приносить мне хороший доход.
