на лоб, нажимал ногой на педаль швейной машинки, близоруко щурясь на кусок материи, выползавшей из- под иглы. Слева от него в глубине лавки рядами висели в ожидании заказчиков готовые костюмы.
— Здравствуй, Эндрю! — воскликнул он, вставая, и быстро положил сигару на маленькую пепельницу рядом с машинкой. — Come vai?[2]
— Спасибо, отлично, — улыбнулся Эндрю и обнял старика.
Луи был одет в безрукавку поверх белой рубашки и в брюки в мелкую полоску. Брюки он сшил себе сам. Так же как и спортивную куртку, которую Эндрю надел сегодня под дорогой и модный плащ. Седые волосы всегда торчали у Луи в разные стороны, да и сам он вечно выглядел каким-то помятым. Эндрю подозревал, что брился старик только раз или два в неделю, да и то из-под палки.
— Я нашел для тебя отличную ткань, — объявил Луи. — Получится превосходный костюм. Хочешь взглянуть?
— Не сейчас. Я жду дядю Руди, — ответил Эндрю и посмотрел на часы. — Когда он придет, сразу же попроси его подняться наверх, ладно?
— Конечно. Ну и погодка, а?
— Кошмарная.
— В куртке не мерзнешь?
— Совсем не мерзну, — улыбнулся Эндрю и распахнул плащ. — К тому же она очень красивая.
— Верно, — скромно согласился Луи.
— Так я подожду наверху.
— Я передам ему.
— Как поживает Бенни?
— Сам спроси, — передернул плечами старик.
Его сын гладил в задней комнате.
— Ненавижу эту чертову работу, — выпалил он тут же.
— Ты отлично гладишь, — заметил Эндрю.
— Нашел бы ты мне что-нибудь, — взмолился парень.
Долговязый и тощий, с вечно взлохмаченными, как у отца, волосами, только пока еще не седыми, а иссиня-черными, он тоже носил очки. Стекла у них запотели от пара. Работал Бенни в нижней рубахе белого цвета и в темных брюках. Белые носки, черные туфли. Побриться ему тоже бы не помешало. «Яблочко от яблони», — подумал Эндрю.
— Я на все согласен, — продолжал канючить младший Ваккаро. — Хоть на стройку, хоть в доки, хоть за руль грузовика — все что угодно. Я сильнее, чем кажусь, Эндрю, честное слово.
— Я знаю. Но...
— Я худощавый, но крепкий.
— Я знаю. Но что станет делать без тебя твой отец?
— Вся беда в том, что я ненавижу глажку. Просто ненавижу.
— А он знает?
— Понятия не имею.
— Так поговори с ним. Давай выясним, что он думает. Если он согласится отпустить тебя, пожалуй, я найду тебе местечко на Фултонском рынке.
— Боже, я терпеть не могу рыбу, — скривился Бенни.
— Или еще где-нибудь. Посмотрим. Но сперва поговори с ним.
— Мне становится дурно от одного запаха рыбы.
— Поговори с ним, — повторил Эндрю и направился к двери в дальней стене. Рядом с ней висел домофон и кнопка звонка. Эндрю открыл ключом замок, щелкнул выключателем и поднялся по лестнице на первый этаж квартиры. Стены лестничной площадки были выкрашены в белый цвет, под стены ателье, так же как и наружная сторона двери в квартиру. Другую же ее сторону украшала отделка под орех, в стиле интерьера гостиной. Эндрю взглянул на терморегулятор, удовлетворенно кивнул и принялся ждать своего дядюшку.
В редакции газеты на пятом этаже школьного здания Лоретта и Сара трудились над следующим номером «Грир-газетт». Настенные часы показывали без двадцати двенадцать. У обеих выдалось окно в расписании, и чем больше им удалось бы сделать сейчас, тем меньше пришлось бы сидеть после уроков остальным членам редколлегии. Лоретта лучше всех умела придумывать заголовки; ее пытливый ум моментально схватывал самую суть. Сейчас она билась над названием статьи о школьной экскурсии на выставку Матисса. Пока она предложила Саре на выбор два варианта:
ЗНАКОМЬТЕСЬ, МИСС: МЕСЬЕ МАТИСС
и
МАТИСС ВОСХИЩАЕТ МИСС,
на что та заметила, что слово «мисс» подходит для школьниц откуда-нибудь из Беркшира, но уж никак не из самого сердца Нью-Йорка, таких умных, талантливых...
— О-о, как приятно, — протянула Лоретта и одарила Сару ослепительной улыбкой.
Они рассмотрели еще несколько версий и отвергли их все. На улице ветер бился в оконные стекла и пронзительно свистел в какую-то неприметную щелочку в раме. Наконец Лоретте пришла идея передать то впечатление, которое осталось у девочек после посещения выставки; в конце концов, статья не анонсирует предстоящее событие, а рассказывает об уже происшедшем.
— И какое же у вас осталось впечатление? — поинтересовалась Сара.
— Лично я испытала благоговение. Настоящее благоговение!
— Перед чем?
Пусть они больше думают, больше анализируют, больше...
— Всю свою жизнь он искал новые пути, — пояснила Лоретта. — Даже в глубокой старости он словно бы кричал: «Посмотрите на меня! Я все еще живой!»
— Получится из этого заголовок?
— Не получится, — тряхнула головой Лоретта.
Они помолчали.
Неожиданно девочка выпалила: «Матисс жив!»
— Отлично, — кивнула Сара.
— Потому что он и в самом деле жив, — пояснила Лоретта. — Он живой, вот в чем вся суть.
— Да.
Несколько минут они работали, не произнося ни слова. Только часы тикали на стене да ветер завывал за окном.
— Хотела бы я, чтобы кое-кто из ребят нашего квартала тоже сходил на эту выставку, — вдруг выпалила Лоретта. — Может, тогда и они тоже захотели бы жить.
— А почему они не хотят?
— Потому что слишком заняты тем, что приближают свою смерть.
Сара подняла голову.
Их взгляды встретились.
— Я говорю о наркотиках, — пояснила Лоретта. — Они у нас на каждом углу, только руку протяни.
Сара по-прежнему смотрела на нее.
— Нет, это не для меня, — поняла ее Лоретта. — Не беспокойтесь. Мне такого счастья не надо, спасибо.
— Я очень рада.
— Хотя, если честно, искушение есть. Они всегда рядом и стоят гроши. Рано или поздно возникает желание попробовать. Ну, понимаете, все уже приобщились, и что-то внутри тебя говорит: «А чем ты хуже? Почему бы и тебе не полетать вместе со всеми?»
Сара молчала.
— Но что интересно: когда видишь работы этого человека, вдруг понимаешь, что он мог летать без всякой травки. Все, что нужно для полета, он находил в себе самом.
— Верно, — согласилась Сара.
— Вот здесь. — Лоретта приложила руку к груди. — Вот здесь, — повторила она.
