случае, в соответствии с положением о порядке наследования умершего без завещания, все оставленное им имущество переходит к его матери. Я сообщил, что полиция уже направила запросы в Калузу, Брейдентон и Сарасоту, но банковских счетов не обнаружила, что единственным имуществом в наследстве Мак-Кинни были его личные вещи и автомобиль «форд-мустанг» трехлетней давности. Я стал говорить ему, что, рассматривая…
— А как насчет тридцати шести тысяч? Наличности, с которой он собирался прийти на подписание документов?
— Если считать, что он действительно имел такую сумму, — сказал я, — деньги еще не найдены.
— Кто искал их?
— Я только что сказал вам — полиция.
— Где?
— В его квартире. Кроме того, полиция в установленном порядке послала запросы во все банки в…
— Они проверяли банки здесь, в Ананбурге? В Маканаве? В Венеции? В…
— Отлично, — сказал я, — а как насчет банков в Нью-Йорке, Чикаго или Лос-Анджелесе? Маловероятно, чтобы Мак-Кинни держал деньги там, откуда их неудобно взять. Ананбург и…
— Вы не знаете этого достоверно, — изрек он таким тоном, как будто хотел обругать меня последними словами.
— Во всяком случае, допустим, что единственное имущество…
— Я ничего не допускаю, пока не установлен факт, — сказал он с той же самой интонацией.
У меня был соблазн послать его самого ко всем чертям, но вместо этого я спокойно продолжал:
— Хорошо, если мы сможем доказать, ради вашего удовлетворения, что никакого имущества, по существу, нет, готовы ли вы…
— Я не удовлетворюсь до тех пор, пока вы не просеете весь песок во Флориде, — сказал он. — Человек, подписавший обязательство, сказал, что у него есть тридцать шесть тысяч долларов наличными, отложенные до подписания документов. Это обязательство — факт, мистер Хоуп, удостоверенный обеими сторонами. В нем говорится о существовании имущества, по крайней мере, в тридцать шесть тысяч долларов. Я не знаю, что вы пытаетесь вытащить теперь, но мне кажется…
— Никто ничего не пытается вытаскивать, — возразил я, — возмущен вашими обвинениями. Мы убеждены, что нет существенного имущества. Допустим, мы можем убедить…
— Мы опять переходим к предположениям, — сказал Лумис.
— Мы готовы предложить соглашение…
— Какое же, мистер Хоуп?
— Ваш клиент сохраняет ферму, а банк переводит ему четыре тысячи долларов, которые внесены в залог, а также автомобиль и все личные вещи Мак-Кинни.
— А как быть с ущербом? — возразил Лумис. — Мой клиент мог продать эту ферму кому-то другому. Он не сделал этого из-за обязательства, которое он подписал с Мак-Кинни…
— Но и сейчас он может продать ферму, не так ли?
— Покупатели не уклоняются от уплаты долга, мистер Хоуп.
— Убийство и уклонение от уплаты долга не одно и то же. Во всяком случае, таково наше предложение, и мне оно кажется разумным.
— Как вы относитесь к тому, что мы подадим в суд иск об имуществе, мистер Хоуп? — спросил Лумис. — Поищем, где спрятаны эти тридцать шесть тысяч?
— Это ваше право, конечно, — согласился я. — Однако дело может быть длительным и запутанным, и ваш клиент может потратить значительно больше тех четырех тысяч, которые мы готовы передать ему в виде штрафа.
— Не люблю торговаться с пройдохами. — Мне показалось, что Лумис явно склонялся к компромиссу.
— Почему бы вам не обсудить это с мистером Бериллом? — спросил я.
— Я и так могу сказать, каков будет его ответ. В какой школе вы учились? — поинтересовался он.
— В Северо-Западной.
— Где это?
— Неподалеку отсюда, — ответил я. — Все же обсудите это с мистером Бериллом.
— Я думаю, имущество гораздо больше, чем вы полагаете, — сказал Лумис.
— Вы ошибаетесь. Всего наилучшего.
Когда я выходил из конторы, он повернулся, чтобы опять плюнуть в горшок.
Пошел дождь — такой, как описывают в романах и показывают в кинофильмах.
Потоки воды низвергались с рассерженных небес, как серебряные трассирующие пули, они разбивали дорогу и долбили крышу «гайа». Я ехал очень медленно и осторожно через нескончаемые лужи и притормозил перед разбушевавшимся потоком, хлынувшим поперек дороги. Надвигалось то, что здесь называли «лягушачьим раздольем».
«Дворники» на ветровом стекле «гайа» никогда не работали как следует, не работали они и сейчас, к тому же стекло запотело изнутри. Когда я опустил левое стекло, меня тут же окатило дождем, и я вынужден был немедленно поднять его. Дождь здесь, во Флориде, был более свирепым, чем где бы то ни было еще. Он, казалось, ниспослан карающим Богом в наказание тем, кто был настолько глуп, что остался здесь на лето. Мотор «гайа» ревел, как карибский оркестр из стальных барабанов, огромные дождевые капли стучали по корпусу и били по ветровому стеклу, где «дворники» безуспешно пытались очистить хотя бы небольшой сектор обзора. Я вытер влагу с внутренней стороны ветрового стекла и пригнулся к рулю, чтобы получше разглядеть дорогу впереди. При закрытых окнах внутри автомобиля было невыносимо жарко.
Брюки из легкой ткани в полоску, которые я надел сегодня утром, и рубашка стали влажными и прилипли к телу. У «Саммервилла и Хоупа» для всех работающих там мужчин было обязательным носить пиджаки и галстуки (винить за это правило можно было только нас с Фрэнком). Для женщин правила были не так строги. После долгих дебатов мы отменили в летнее время брюки и нейлоновые рубашки, в которых трудно дышать. Синтия Хьюлен, наш секретарь и мастер на все руки, приходила на работу то в чулках, то без них. Другие наши секретари, возможно потому, что чувствовали себя выше на иерархической лестнице, одевались чуть более строго. Зато зимой все без исключения надевали слаксы. Сегодня я предпочел бы шорты, теннисные туфли и просторную рубашку, я изнемогал от жары внутри пиджачного костюма с галстуком-удавкой на шее. По надписи на коричневом почтовом ящике я догадался, что миновал ферму Берилла — так сказать, фасолину раздора, — затем государственный парк, ранчо Мак-Кинни и наконец очутился на границе цивилизованного мира. За двадцать минут я добрался от пересечения Тимукуэн-Пойнт с сорок первой дорогой до моей конторы в центре города. Было около пяти часов, когда я вошел туда.
Синтия сообщила мне, что Фрэнк ушел на подписание документов и после этого собирается обмыть это дело с клиентом. Она ни слова не сказала о том, что лежало на моем столе. Записка, написанная от руки, была следующего содержания:
«Сожалею, что не могла приступить к этому раньше, но я не думаю, что это чрезвычайно срочное дело. Ведь вы всегда считали меня леди, да?
Записка была приколота к листу бумаги. Я отколол записку и прочитал:
1. Всегда относись к леди как к проститутке.
2. Всегда относись к проститутке как к леди.
3. Никогда не посылай леди ничего скоропортящегося.
4. Никогда не посыпай проститутке ничего долговечного.
5. Никогда не старайся уложить леди в постель.
6. Никогда не старайся разговаривать с проституткой в постели.
7. Всегда говори леди, что любишь ее.
