мелкому краю бассейна. Ее длинные светлые волосы расплывались вокруг головы путаницей прозрачных золотых змей. Когда она выныривала, чтобы сделать вдох, поверхность воды раскалывалась, как разбивающееся стекло, первыми показывались ее руки, вытягиваясь над головой, как будто она ныряла в воздух, затем светлые волосы, тонкое лицо, тело описывало дугу над водой и вновь погружалось, как при замедленной съемке. На поверхности оставались только расходящиеся круги, искрящиеся в лучах света. Оставаясь по пояс в воде, она двинулась к лесенке. Я вошел в дом и выключил освещение бассейна.
Когда я снова вышел, она поднималась по ступенькам. Как актриса, разыгрывающая финальную сцену, или девушка, молящаяся луне, она подняла руки над головой и медленно повернула ладони к потоку лунного света, к верхушкам пальм, как бы пропуская сквозь пальцы ливень серебряных монет.
Мой компаньон Фрэнк утверждал, хотя это и не вошло в его десять заповедей, что полуодетая женщина возбуждает больше, чем полностью обнаженная. Возможно, он прав. Я знаю только, что нагая Санни Мак-Кинни была вызывающе прекрасна, прекрасней, чем кто-либо из живущих на земле. Я быстро посмотрел по сторонам, туда, где справа и слева жили соседи. Дама, у которой я арендовал дом, посадила на своем участке деревьев, кустов, кустиков и виноградных лоз больше, чем растет на шести гектарах мемориального парка Агнес Лорример в Калузе. За это она получила прозвище «Шина, Королева Джунглей». Даже дальний край бассейна был отгорожен от ручья, протекавшего позади, низкорослыми мангровыми деревьями и более высокими соснами. Поэтому, кроме меня, не было других свидетелей Санниного поклонения луне, а она сама, казалось, вообще не интересовалась никем. Ее одежда была небрежно свалена в кучу на одном из шезлонгов. Пара голубых тапочек стояла на черепице возле шезлонга рядом с фиолетовой сумкой на длинном ремне.
— Нет ли у вас полотенца? — спросила она, откидывая с лица мокрые волосы. — Простите, что воспользовалась вашим бассейном, но я так долго ждала вас, и было так жарко.
— Сейчас принесу, — сказал я и вернулся в дом.
Когда я снова вышел, она растянулась в шезлонге, подложив руки за голову и слегка раздвинув ноги. Она открыла глаза.
— Я уже почти высохла.
Я протянул ей полотенце.
Она похлопала им себя там и сям, а затем бросила на черепицу. Мне было очень трудно смотреть только на ее лицо, она, казалось, наслаждалась моим смущением. Легкая порочная улыбка играла на ее губах.
— Это ваш «порше» там? — спросил я.
— Да, красный. Истинная принадлежность Мак-Кинни красный с черным, это наши цвета. Я не хотела загораживать вашу подъездную аллею.
— Но поставили машину у чужого дома.
— На вашем почтовом ящике нет номера.
— Буду иметь это в виду.
— Вы можете купить табличку с номером в любом хозяйственном магазине, на это стоит потратиться.
— Я собирался.
— Есть такие, что светятся в темноте.
И тут до меня дошло, что я разговариваю с совершенно нагой женщиной.
— Может, мне следует предложить вам халат?
— Зачем? — ответила она вопросом на вопрос.
Я промолчал, вернулся в дом и прошел в спальню. В чулане я нашел халат Дейл, но решил не давать его Санни и вынес ей свое белое японское кимоно с поясом, расписанное спереди черными каракулями японских иероглифов. Когда я вернулся в гостиную, она стояла голая перед телевизором, ее глаза были устремлены на экран, а тело дрожало в голубом электронном свете.
— О, японское, это хорошо, — сказала она и взяла кимоно, но не проявила ни малейшего желания надеть его и продолжала смотреть на экран. — У вас есть что-нибудь выпить? — спросила она.
Ей было двадцать три года, она была настоящей женщиной, как юридически, так и физически, но я не мог отогнать чувство, что имею дело с несовершеннолетней и поступлю аморально, если приготовлю ей выпивку. На телеэкране полицейский подробно объяснял, как ему удалось добраться до кричавшей леди прежде, чем ей перерезали горло.
— Чего бы вы хотели? — спросил я.
— Джин, если есть. Напиток с джином.
— Со льдом?
— Да, пожалуйста.
По телевизору шла реклама остросюжетного фильма следующей недели.
— Будем смотреть? — спросил я.
Санни пожала плечами, я выключил телевизор и пошел к бару. Когда я снова обернулся к ней со стаканом в руке, она, все еще голая, разгуливала по гостиной, изучая обстановку, как государственный оценщик.
— Я хочу, чтобы вы надели кимоно, — сказал я и протянул ей напиток.
— О, расслабьтесь, — сказала она, — я не кусаюсь. Здесь чудесно. Вы обставляли дом сами?
— Нет, я снял его с обстановкой.
— Чудесно, — повторила она и кивнула. — Вы ничего не налили себе.
Я вернулся к бару и приготовил себе то, что мой компаньон Фрэнк называет «мартини моей тещи»: неразбавленный, очень крепкий и очень холодный.
— Ваше здоровье! — Санни подняла стакан.
— Ваше здоровье!
— М-м-м… хорошо.
— «Бифитер», — пояснил я.
— Хорошо, — повторила она.
— Почему вы не хотите надеть кимоно?
— Я ненавижу одежду, — ответила она, но поставила свой напиток на приставной столик у барселонского кресла, подняла кимоно и надела его. — В самый раз, — сказала она. — Вашей подруги?
— Нет, мое.
— Симпатичное, — одобрила она и завязала пояс.
Кимоно оказалось с более широким V-образным вырезом, чем я помнил, и довольно короткое для нее. Она взяла свой стакан и беспечно — а на самом деле вызывающе — села в барселонское кресло и сказала:
— Думаю, вам интересно, как я оказалась здесь.
— Ломаю голову, как вы нашли меня.
— Ваш номер есть в телефонной книге, адрес тоже. Я пыталась сначала позвонить, но никто не отвечал. — Она пожала плечами. — Я посчитала, что у меня есть шанс застать вас вечером, дорога сюда недолгая.
Я кивнул, она улыбнулась.
— Вам неприятно, что я здесь? — спросила она и сделала большой глоток.
— Зачем вы здесь?
— Я хочу поговорить с вами о Джеке.
— О брате или о друге?
— Моего друга зовут Джеки, — ответила она, — моего брата зовут Джек. — Она кивнула. — Точнее, звали. Ведь Джека больше нет, так? — Она снова кивнула. — Что вы думаете о нем? Я имею в виду Джеки.
— Я познакомился с ним сегодня днем. На ранчо. Я знаю, что вы были с ним в ту ночь, когда убили вашего брата.
— Да, мне пришлось рассказать обо всем полицейским, хоть это было и нелегко.
По той позе, в которой она сидела, никак нельзя было сказать, что она чем-то озабочена. Неожиданно я вспомнил изречение моего компаньона Фрэнка о полуодетой женщине. Я смотрел в сторону. Санни
