— Пусть будет Мэтью. — Ларкин пожал плечами, о вкусах не спорят, ему-то что! — Суть в том, что я дал Отто трудную работу, и он не слишком преуспел.
— А почему вы обратились именно к нему?
— Слышал, что он хороший сыщик.
— Я имею в виду, почему вы не обратились в полицию?
— Не хотел.
— Почему же? Ведь она украла у вас часы.
— Я считал, что это личное дело. Мое и ее. И не хотел вмешивать полицию. Вообще в полиции немало дерьма, и вы, Мэтью, знаете это не хуже меня.
Мэтью не сказал ничего. Далеко от берега вырисовывался на сером фоне неба силуэт траулера. Птицы-перевозчики бегали по песку у накатывающихся на берег волн. Пеликаны парили над водой, подхваченные воздушным течением. Чувствуют ли птицы приближение дождя, почему-то вдруг подумалось Мэтью.
— Когда же вы к нему пришли? — спросил он.
— Примерно в конце месяца.
— В конце апреля?
— Да, я же и говорю — в конце месяца.
— Почему вы так долго ждали?
— Что вы имеете в виду?
— Она украла у вас часы в начале апреля, но вы не обращались к Отто до конца месяца. Отчего?
— Обдумывал, как поступить.
Доминго предложил пойти на пляж, пока матери двух убитых девушек нет дома. Эрнесто сказал, что пляж подождет. Венеция, где обитала в небольшом блочном доме неподалеку от федеральной дороги номер сорок один миссис Санторо, им обоим не понравилась. Доминго заявил, что Майами-Бич куда лучше. Венецию он назвал занюханной — это словцо было одним из немногих английских слов, которые пришлись ему по вкусу. Но Майами-Бич, по его мнению, никак нельзя назвать занюханным, он напоминает некоторые великолепные райончики на Кубе.
Мужчины ждали в красном «ле-бароне» на улице возле дома. Решили, что так будет лучше: домишки здесь стояли тесно один к другому, их могли заметить соседи, если бы они попытались открыть дверь. Кроме того, они предпочитали войти в дом после того, как хозяйка вернется. Едва подъехав, они позвонили в парадное, но из соседнего дома выглянула какая-то женщина и объяснила, что Энни вернется из Майами попозже. Обоим ничуть не улыбалось вести разговоры с не в меру любопытной соседкой Энни, которой надоело торчать дома у телевизора и смотреть мыльную оперу. Незадолго перед тем, как миссис Санторо вернулась, — было минут двадцать четвертого, — Доминго принялся бурно выражать неудовольствие тем, что в занюханной Венеции ни одна радиостанция не ведет вещание по-испански. Эрнесто ткнул его под ребра, когда коричневый «доджер-караван» миссис Санторо показался на дороге. Оба выскочили из машины и поспешили к хозяйке дома, которая тем временем отпирала кухонную дверь в боковой стене.
— Миссис Санторо? — обратился к ней Эрнесто.
Она повернулась к нему, явно удивленная. Да, она несомненно приходится матерью тем двум, подумал Эрнесто. Те же глаза и рот. Волосы тоже светлые, правда, крашеные, чтобы скрыть седину. В общем, она точно их мамаша. И груди такие же упругие, но покрупней и потяжелей. Ей лет пятьдесят или пятьдесят пять, талия малость расплылась, а ноги вполне. Дочери унаследовали ноги от матери.
— Департамент полиции в Майами, — представился Эрнесто, открыл бумажник, показал водительские права и снова закрыл бумажник. — У нас к вам несколько вопросов о вашей дочери.
Энни поразил его невероятный акцент — говорит, словно во рту полно теста, половину не поймешь, — но она тут же подумала, что, наверное, в округе Дэйд много полицейских-испанцев. К тому же он предъявил удостоверение.
— Заходите, пожалуйста, — пригласила она.
Оба вошли следом за ней в кухню.
Энни положила на кухонный стол пакеты с покупками и провела посетителей в гостиную. Жалюзи опущены, в комнате полутемно, во Флориде лето, за окном стрекочет где-то неподалеку травокосилка. Сильно пахнет плесенью, кажется, что во рту ощутим ее вкус.
— Но ведь я только что оттуда приехала, — сказала Энни. — Из Майами.
— Да, мы знаем, — кивнул Эрнесто.
— Я ездила на опознание тела.
— Да, это необходимо, — сказал опять он, а другой, с бегающими глазами и тонкими усиками, не произнес пока ни слова.
— Это было ужасно! — Энни затрясла головой. — Вы когда-нибудь были в морге? Господи, что я говорю, конечно, были. Ужасно! Этот запах…
— Да, — согласился Эрнесто. — Миссис Санторо, не могли бы вы…
— Простите, — перебила она. — Вы не назвали мне своих имен.
— О, извините. — Эрнесто поклонился. — Детектив Гарсия (его подлинная фамилия была Морено). И мой коллега, детектив Родригес (на самом деле — Гарсон). Не скажете ли вы нам, где мы можем найти вашу падчерицу?
— Дженни? Зачем она вам?
— Миссис Санторо, — Эрнесто сделался очень серьезен, — мы не хотим, чтобы с вашей падчерицей произошло то же, что с вашей родной дочерью в Майами-Бич.
— Это связано с наркотиками?
— Вы говорите о вашей дочери?
— Да. Была ли ее смерть связана с наркотиками?
— Возможно, — ответил Эрнесто.
— Я так и думала. Но я не считаю, что Дженни замешана в чем-то подобном. То есть что она достаточно…
Она вдруг умолкла.
— Так что? — поинтересовался Эрнесто.
— Ничего.
— Нам известно, что она занимается проституцией, — сказал Эрнесто.
— Вот как, вам это известно?
— Да. Но мы не из-за этого ее разыскиваем. Мы хотим защитить ее, миссис Санторо.
Энни по-прежнему с трудом понимала его испанообразный английский — вполне правильно он произносил только ее фамилию, и она все больше удивлялась, как это в Майами принимают в полицию людей, которые не научились как следует говорить по-английски. Явный непорядок.
— А кто сообщил вам, что Дженни проститутка? — спросила она.
Эрнесто чуть не выпалил: «Элис», — забыв о том, что не мог беседовать с этой девицей до того, как она была убита.
— Ваша дочь в Орландо, — ответил он и тотчас сообразил, что и это ошибка с его стороны: ведь та в Орландо была тоже мертва. Разница лишь в том, что миссис Санторо пока не знала о ее смерти. Мало того, есть шанс, что и полиции об этом еще неизвестно. О смерти Кейт узнают тогда, когда тело начнет разлагаться и вонять. Но в такую жару запах появится скоро.
— Я с ней говорила вчера, — сказала Энни. — Она обещала мне перезвонить насчет нашей с ней встречи в Майами, но так и не позвонила. Кэти такая необязательная. — Она махнула рукой.
Эрнесто знал о разговоре матери и дочери. Именно из-за этого разговора до соседей Кейт вскоре донесется тяжелый запах разложения.
— Она дала нам ваш адрес, — сказал он (и это было правдой), потом добавил: — Она очень беспокоилась о Дженни (что было отъявленной ложью).
— Неужели? — удивилась Энни. — Для меня это настоящий сюрприз.
Эрнесто при этом подумал, что ложь и в самом деле не доводит до добра.
— Они никогда не ладили, — продолжала Энни. — Кэти
