смилостивилась и сообщила, что они начинают обслуживать с шести тридцати.
Дженни решила попробовать еще раз в шесть — терять нечего, может, и повезет.
Когда Клемент подошел к телефону, она сказала:
— Вам звонит Сэнди Дженнингс, я сегодня слышала от моей подруги Мэрили Джеймс интересную историю про двух испанских джентльменов.
— В самом деле?
В вопросе, заданном по-британски сдержанно и вежливо, звучала настороженность.
— Мне кажется, я могла бы им помочь, — продолжала она.
— Я вам перезвоню, — предложил Клемент.
— Нет, это я вам перезвоню. Что вы намерены делать? Связаться с Мэрили?
— Если вы не возражаете.
— Я перезвоню вам через полчаса. — Дженни повесила трубку.
Она никому не могла дать этот номер телефона. Ни единой живой душе. Ни этого, ни того, который в отеле. Она не хотела, чтобы Клемент или его приятели-спики — вообще кто бы то ни было — разнюхали о кокаине больше, чем следует.
Когда же Винсент явится домой?
Утром она говорила с ним по телефону, и он сказал, что последний клиент у него назначен на два тридцать, значит, дома он будет в половине четвертого. Она пришла сразу после встречи с Мэрили, надеясь, что он уже дома. Постучала — не достучалась, пришлось открывать своим ключом. Позвонила в «Единорог», там сказали, что он уже ушел. Где его черти носят? Уже шесть часов. До зарезу нужно сообщить ему о том, что она узнала от Мэрили, первая хорошая новость с тех пор, как они приехали в Калузу.
Сидишь тут на четырех проклятых мешках с кокаином и ждешь у моря погоды. Покупатель не вылезет, как таракан, из кухонного шкафчика.
В газету объявление не дашь, мол, продаю четыре кило девяностопроцентного кокаина, звоните по такому-то номеру…
Просто безвыходное положение.
Держишь ушки на макушке, прислушиваешься, но не можешь ни с кем поделиться своей тайной. В штате Флорида ты можешь быстро очутиться на самом дне океана, если кто-нибудь догадается, что у тебя есть четыре килограмма кокаина. Держи свои карты поближе к себе, чтобы никто в них не заглянул. Пока сидишь, накрывшись хвостом, успеваешь узнать, что цена — семьдесят, а то и семьдесят пять за кило. Но ты не можешь обратить свой проклятый товар в наличность.
Да где же запропастился Винсент, так его и перетак!
Когда постучался адвокат, она подумала, что это наконец Винсент.
С какого бока законник влез в это дело?
Если он действительно тот, за кого себя выдавал.
Прямо какой-то рок ее преследует.
Но ведь он дал ей свою визитную карточку, значит, и вправду адвокат.
«Саммервилл и Хоуп».
Поддавшись внезапному импульсу, она набрала номер.
— Добрый вечер, «Саммервилл и Хоуп»!
И сразу повесила трубку.
Кто нанял этого адвоката?
Снова Ларкин. Уж ни в коем случае не сделал этого толстяк Луи из Майами. Если вы сопрете у кого- нибудь кокаин, пострадавший не станет обращаться к помощи закона. Должно быть, все-таки Ларкин. Тот первый тип шастал тут по квартирам с ее фотографией. Расспрашивал: вам не знакома эта девушка? Винсент потом описал ей фотографию. Она снята в том самом платье, которое в первый раз надела для встречи с Амаросом, а во второй уже здесь, на бал Джакаранды. Пошла туда с девушкой, с которой познакомилась в «Шератоне». Она не рассказала Винсенту о ночи, проведенной с Ларкином. И о том, что утащила «Ролекс». Не хотела слушать бабий визг разозленного педераста. Зачем его доводить, педики — они злые, как змеюки.
Она молча смотрела на него, когда он ей рассказывал про сыщика.
— Это Амарос, — решил он.
Но она-то знала, что не Амарос, а Ларкин.
Ларкин хочет разделаться с ней за то, чем она его наградила.
Дорожка ведет к Амаросу.
Маленький приятный подарок от этой сволочи.
И она молчала.
Пожалуй, четыре кило кокаина стоят герпеса.
Может быть.
— Где он тебя сфотографировал? — спросил Винсент.
— Не помню.
— А ты вспомни, очень советую! Разве не понимаешь, что он выследил нас здесь?
Голос высокий и резкий. Винсент нервничает. Начал ходить взад и вперед по комнате, кусая губы, как в ту пятницу пару недель назад. Нервный, как кошка. И глаза горят.
— Я не помню, — повторила она.
Дура она, что ли, рассказывать ему про Ларкина и «роллекс», а потом слушать бешеные вопли ошалелого пидера.
Потому она и нервничала сама перед разговором с Клементом; ей необходимо было сначала все обсудить с Винсентом, но она боялась нового припадка. Истерика у педераста — это, я вам скажу, нечто трудновыносимое. А вдруг это реальные покупатели…
Адвокат… Верно ли, что он от Ларкина?
Знает все ее имена, даже то, какое она взяла в шестнадцать лет!
Она посмотрела на часы. Хоть бы Винсент явился до того, как ей надо будет снова звонить Клементу.
В шесть тридцать его не было, и она начала беспокоиться. Может, авария с машиной или еще что- нибудь такое? Последний клиент в два тридцать, теперь уже половина седьмого, где же он?
Она набрала номер ресторана «Весна».
— Попросите, пожалуйста, мистера Клемента.
— Кто его спрашивает?
Та же самая зараза, что и днем. Кто спрашивает, скажи на милость!
— Сэнди Дженнингс.
Перевертыш из Дженни Санторо, так она на этот раз придумала себе имя.
— Хэлло! — Голос Клемента.
— Вы связались с Мэрили? Она подтвердила, что я существую?
— Когда мы можем встретиться? — спросил Клемент.
— Никогда, — ответила Дженни. — Вы мне скажете, какой берете процент, а потом дадите номер телефона. Вот таким образом.
Подбирай хвост. Она научилась прятать хвост еще в Лос-Анджелесе, а здесь это было куда важнее. Четыре кило высшего качества? Берегись!
— Простите, — сказал Клемент, — но я так дела не делаю.
— Вы не единственный участник.
— Это верно.
— Так будем договариваться или нет?
— Моя доля десять процентов.
— Пять, иначе оставим наш разговор.
— Терпеть не могу торговаться, как лавочник.
— Я тоже.
— Семь с половиной.
— Идет. Как мне связаться с вашими людьми?
