— Ясно, сэр, — сказал Мейер.
— Ясно, сэр, — сказал Клинг.
— Я могу быть уверен, что вы сделаете все как надо?
— Да, сэр!
— Отлично. Тогда за дело, и без улова не возвращайтесь!
— Будет сделано, — сказали хором Мейер и Клинг и вышли из кабинета.
— Теперь насчет той наркоманки, которая была у убийцы, — обратился Бернс к Хейзу. — Твои соображения?
— Мне кажется, он накачал ее героином, чтобы она не услышала выстрелов.
— Бред какой-то! Проваливай, Коттон. Помоги Мейеру и Клингу, позвони в больницу, узнай, как там Карелла, и устрой новую засаду на сволочей, которые его так отделали. Короче, ради всех святых, займись делом.
— Есть! — сказал Хейз и вышел из кабинета.
Энди Паркер услышал громкие голоса, провел рукой по лицу, высморкался и сообщил:
— Маляры велели передать вам привет. Они все сделали и ушли.
— Скатертью дорога! — сказал Мейер.
— И еще тебе звонили из окружной прокуратуры.
— Кто именно?
— Ролли Шабриер.
— Когда?
— С полчаса назад.
— Почему же ты его не соединил со мной?
— Когда ты был у лейтенанта? Нет уж, уволь.
— Господи! — вздохнул Мейер. — Как я ждал этого звонка! — И тотчас же принялся набирать номер Шабриера.
— Приемная мистера Шабриера, — услышал он звонкий женский голос.
— Бернис, это Мейер Мейер из восемьдесят седьмого участка. Мне сказали, Ролли звонил с полчаса назад…
— Звонил, — подтвердила Бернис.
— Пожалуйста, соедини меня с ним.
— Сегодня его уже не будет.
— Не будет? Но сейчас только начало одиннадцатого.
— Ничего не поделаешь, — ответила Бернис. — Никто не любит работать по субботам.
Жестянка с толстой «куклой» из резаной газеты была оставлена на скамейке номер три детективом Коттоном Хейзом (теплое белье, два свитера, пиджак, плащ, шапка с наушниками). Хейз был заядлым лыжником и катался даже в самые лютые морозы, когда от холода отнимались руки и ноги. Иногда он чувствовал, что еще немного, и он разлетится на тысячу льдинок, и тогда пулей летел с горы — не из ухарства, а чтобы поскорее попасть в теплый отель. Но никогда он не мерз так, как сейчас. Дежурить в субботу — небольшое удовольствие, а когда кровь стынет в жилах, и вовсе невмоготу.
В числе храбрецов, бросивших в субботу вызов морозу, были:
1) продавец сладостей у входа в Гровер-парк;
2) две монахини с четками на второй скамейке от входа;
3) влюбленная парочка, самозабвенно целующаяся в спальном мешке неподалеку от третьей скамейки;
4) слепой на четвертой скамейке, который гладил собаку-поводыря и бросал голубям крошки.
Продавцом сладостей был детектив Стэнли Фолк, которого одолжили у 88-го участка с той стороны Гровер-парка, — человек лет шестидесяти с густыми седыми усами. Эти усы делали его слишком приметным и подчас осложняли ему работу. Но эти же усы повергали в панику местную шпану — примерно так же, как зелено-белые патрульные машины пугали нарушителей. Фолка не обрадовал приказ поступить в распоряжение 87-го участка, но делать было нечего. Он надел все теплые вещи, какие у него нашлись, а поверх напялил черную фуфайку и белый фартук. Он стоял возле тележки с разной снедью, под которой был спрятан портативный радиопередатчик.
Монахини, перебиравшие четки, — детективы Мейер и Клинг — бормотали не молитвы, а проклятья в адрес лейтенанта Бернса, который устроил им нагоняй в присутствии коллег и выставил их полными кретинами.
— Я и сейчас чувствую себя идиотом, — признался Мейер.
— Это как понимать? — спросил Клинг.
— Нарядили бог знает во что…
Что касается целующейся парочки, то с ней вышли затруднения. Хейз и Уиллис разыграли на спичках, кто залезет в теплый спальный мешок, и Уиллис стал победителем. Дело в том, что партнершей была сотрудница полиции Айлин Берк, рыжеволосая, с зелеными глазами и длинными стройными ногами. С ней Уиллис как-то однажды распутывал дело об ограблении. Она была выше Уиллиса, который едва дотягивал до минимального стандарта для полицейского — метр семьдесят. Но разница в росте его не смущала: высокие девицы всегда благоволили к Уиллису, и наоборот.
— Давай кое-чем займемся, — предложил Уиллис Айлин и крепко обнял ее.
— У меня замерзли губы, — пробормотала она.
— У тебя замечательные губы, — сказал Уиллис.
— Не забывай, мы здесь на работе!
— М-мм! — отозвался Уиллис.
— Не хватай меня за попу! — сказала Айлин.
— Я не знал, что это твоя попа!
— Слышишь? — вдруг шепнула Айлин.
— Слышу! — сказал Уиллис. — Кто-то идет. Поцелуй-ка меня!
Айлин поцеловала Уиллиса, скосившего глаза на скамейку. Мимо скамейки прошествовала женщина с колясочкой, в которой сидел младенец. Что же это за изверги-родители, отправившие ребенка на улицу в такую погоду? Женщина с коляской уже миновала скамейку, а детектив второго класса Уиллис продолжал целовать детектива второго класса Айлин Берк.
— Mm frick sheb bron, — пробормотала она.
— Что-что? — не понял Уиллис.
— Я говорю, кажется, она прошла. Это по-ирландски, — пояснила Айлин, оторвавшись от Уиллиса и с трудом переводя дух.
— Господи, а это еще что? — вдруг спросил Уиллис.
— Не бойся, это мой револьвер, — рассмеялась Айлин.
— Да нет же, я имею в виду — что там, на аллее?
Они прислушались.
К скамейке приближался человек.
Патрульный Ричард Дженеро, в штатской одежде и темных очках, сидел на четвертой скамейке, гладил овчарку-поводыря, бросал хлебные крошки голубям и мечтал о лете. Он отчетливо видел молодого человека, который быстро подошел к третьей скамейке, схватил жестянку, глянул через плечо и стал удаляться, но не назад, к выходу, а в глубь парка.
Дженеро растерялся, не зная, что предпринять.
Его взяли в дело, потому что не хватало людей. Предупреждение правонарушений — занятие хлопотное, особенно в субботу. Но Дженеро поставили не на самый ответственный пост. Предполагалось, что тот, кто возьмет жестянку, вернется обратно к выходу, где его арестуют продавец и Хейз, сидевший в машине около входа в парк. Но вопреки всем расчетам этот тип двинулся в противоположную сторону, к скамейке Дженеро. Патрульный Дженеро был настроен миролюбиво. Он мечтал поскорее вернуться домой, где мать, распевая арии из итальянских опер, принесет ему в постель минестроне.
