убивают людей в честь дьявола, начинаешь думать, что весь мир поклоняется сатане. Режут горло младенцам, сливая кровь в жертвенники. В большинстве из этих культов в жертву приносились куры или козы, вряд ли люди эти были так глупы и безрассудны, чтобы дойти до человеческих жертвоприношений. Здесь, в этом городе, не было законов, запрещающих принесение животных в жертву. Но кто скажет, что, бросая раков в кипящую воду, вы не совершаете подобное жертвоприношение? Но были законы, запрещающие негуманные методы убийства, и если у вас вдруг появилось желание взять с поличным тех, кто практикует жертвоприношения животных, вы всегда могли поймать их на этом дерьмовом нарушении! Но он пришел сюда не для преследования культа. Он должен кое-что выяснить о…
— Мистер Карелла?
Он обернулся.
В вестибюле появился, выйдя из-за портала, высокий блондин. Как и та женщина, он носил джинсы, белую тенниску со знаком в виде дьявольской головы. И он тоже был босиком. Стройная фигура штангиста. Гладко выбрит. Карелла мог поспорить на месячную зарплату, что этот кот сидел в свое время в тюрьме. Изгиб почти совершенного носа, если в его когда-то не перебили. Рот Мика Джаггера. Жемчужно-белые зубы. Такие же синие, как у той женщины, глаза, уж не брат ли они с сестрой?
— Я — Скайлер Лютерсон, — улыбаясь, представился он. — Добро пожаловать в церковь Безродного!
Он протянул руку. Они обменялись коротким рукопожатием. Пожатие Лютерсона было твердым и сухим. Карелла где-то вычитал, что такое пожатие — признак характера. В отличие от вялого и влажного, предположил Карелла. Он был готов биться об заклад на еще одну месячную зарплату, что огромное число убийц в мире обладает именно таким твердым и сухим пожатием.
— Заходите! — сказал Лютерсон и повел его сквозь арку в сторону, противоположную той, откуда он вышел; они прошли по каменному коридору мимо пустых ниш, а затем он отворил тяжелую дубовую дверь в отделанную деревом комнату, когда-то служившую библиотекой, а сейчас украшенную рядами пустых полок. В центре комнаты стоял стол из дорогого магазина. Позади него было одно, а впереди два кресла. В углу комнаты торшер с кремовым абажуром. Лютерсон сел за стол, Карелла расположился напротив.
— Итак, — сказал Лютерсон, — надеюсь, вы продвигаетесь в вашем расследовании?
Кисти рук сцеплены, но пальцы мягко касаются друг друга. И смотрит на Кареллу поверх своих рук, приятно при этом улыбаясь.
— Не особенно, — отозвался Карелла.
— Жаль слышать это. Я полагал, когда мы предложили наше сотрудничество, что оно, по крайней мере, снимет всякие сомнения с этой стороны дела. То есть, что в этом может быть замешан кто-то из нашей церкви. Я говорю об убийстве патера.
— Угу, — согласился Карелла.
— Вот почему мы попросили его сходить в полицию. Хоббса. Как только выяснили, что это он испортил ворота.
— По правде говоря, из-за него я и пришел.
— Да?
Синие глаза раскрылись от удивления.
— Да. Мы хотели отыскать его мать, но в телефонном справочнике ее нет, и мы…
— Тогда почему бы вам не спросить об этом у Хоббса?
— Мы спрашивали, но он не знает.
— Он не знает номера телефона своей матери?
— Они не ладят. Шесть месяцев назад она переехала, и никто из них с тех пор не пытался связаться друг с другом.
— Да, конечно, я хотел бы вам помочь, но…
— Хоббс никогда вам о ней не рассказывал?
— Нет. Честно говоря, я вообще впервые говорил с Хоббсом в прошлую субботу.
— Я думал, он ваш постоянный прихожанин. Если верить Джереми Сэчсу.
— Да, я знаю Джер…
— …он привел Хоббса в вашу церковь где-то в марте.
— Я знаю Джереми, и, может быть, это так и есть. Но, понимаете, люди приходят и уходят. У нас нет постоянной паствы. Многих привлекает новизна церкви, а когда они начинают понимать, что здесь — серьезная религия, видите ли, мы — серьезные верующие, они перестают ходить.
— И вы никогда до последней субботы не беседовали с Хоббсом?
— Совершенно верно.
— Но вы его здесь встречали, не так ли?
— Точно не припомню. Но, если Джереми говорит, что он ходит сюда с марта, у меня нет причин ему не верить. Просто я не был знаком с ним лично.
— И поэтому у вас нет никакой информации о его матери.
— Нет.
— Об Эбигайль Хоббс.
— Прошу прощения, нет.
— И вы никогда ее не встречали?
— А как бы я ее встретил?
— Ну, положим, она могла бы прийти сюда, стремясь…
— Нет, я никогда не встречал никого по имени Эбигайль Хоббс!
— Думаю, вы бы ее запомнили, если бы она приходила сюда?
— Да наверняка бы запомнил.
— Перед тем, как идти к отцу Майклу, она могла попросить вас переговорить с ее сыном, убедить оставить эту церковь или что-нибудь вроде этого. Значит, вы ничего подобного не припоминаете?
— Ни-че-го! Определенно могу сказать, что не знаю никого по имени Эбигайль Хоббс.
— Ладно, благодарю вас, мистер Лютерсон, — сказал Карелла и вздохнул. — И признателен, что вы уделили мне время.
— Не стоит. Заходите запросто, когда вздумается, — сказал Лютерсон, встал из-за стола и снова протянул руку.
Они обменялись рукопожатием. Твердая и сухая рука ученика дьявола!
— Я провожу вас, — сказал Лютерсон.
«Такое бывает лишь в кино!» — подумал Карелла.
Она сказала ему, что после обеда будет на прослушивании и что они могут встретиться в центре у театра Алисы Вайс в пять часов. К этому времени она должна освободиться. Сейчас Хейз ожидал ее у театра под навесом, глядя на дождь, на прохожих, бегущих к подземным переходам и по домам. Как бы ему тоже хотелось побежать домой! А вместо этого он стоит здесь и ждет Крисси Лунд.
Сразу после совещания в кабинете лейтенанта Карелла рассказал ему, что Алексис О'Доннелл видела на Пасху у отца Майкла блондинку. Это еще вопрос, была ли этой блондинкой Крисси; в мире невероятно много блондинок, включая и саму Алексис. Но Хейза беспокоило то, что это могло быть и правдой. Потому что кем бы ни была эта блондинка, отец Майкл обвинял ее в шантаже. А шантаж, другими словами вымогательство, определяется в разделе 850 Уголовного кодекса штата как «получение собственности от другого лица путем угроз или применения силы». И среди перечисленных угроз при вымогательстве: раскрытие тайны, порочащей данное лицо.
Если, предположим, некая блондинка спорила на Пасху с отцом Майклом, угрожая выставить на показ их любовную связь, ежели он не заплатит ей круглую сумму или не отдаст какие-то ценности — домик в деревне, браслет с алмазами, арабского скакуна с выставки, — это было бы шантажом.
«Это — шантаж!» — так вскричал патер.
Если верить Алексис О'Доннелл, которая видела блондинку.
Шантаж, или вымогательство наказуемы сроком максимумом до пятнадцати лет.
Можно долго просидеть в тюрьме за рекой за то, что вы угрожали кому-то проболтаться, если вам не заплатят! А эта потенциальная возможность отсидки за городом часто дает добрый повод для убийства.
