Гамильтон цокнул языком.
Хейзу захотелось влепить ему ногой ниже пояса.
— Пять дней работаете, два отдыхаете? — спросил он.
— Да.
— Ваши выходные дни?
— Четверг и пятница.
— Значит, сегодня у вас выходной.
— Да, сегодня у меня выходной. Вот поэтому-то вы и нашли меня за игрой в тотализатор.
— Вы работали в ночную смену тридцать первого марта?
Хейзу было отлично известно, что Гамильтон работал той ночью в приюте, потому что собственными глазами видел его там.
— Не помню, — ответил Гамильтон.
— Как это не помните? Ведь это же было всего три ночи назад.
— Да, кажется, работал в ночную смену.
— А двадцать четвертого марта? В этот день вы не работали в ночную смену. Так?
— Не помню.
— Если вы работали на этой неделе в ночную смену, значит на прошлой неделе ваша смена длилась с четырех до полуночи. Так?
— Возможно, так оно и было, — согласился Гамильтон.
— Посмотрим сюда, — сказал, Мейер. Открыл записную книжку на странице, где был напечатан календарь, и снял колпачок с шариковой ручки. — Вчера и сегодня вы выходной... это второе и третье апреля.
Гамильтон молчал.
— А предыдущие пять дней вы работали в ночную смену.
Это было с двадцать восьмого марта по первое апреля.
— Возможно, так оно и было, — повторил Гамильтон.
— Да, так оно и было, — подтвердил Мейер. — А перед этим вы отдыхали два дня. Двадцать шестого и двадцать седьмого, четверг и пятница...
Гамильтон подавил зевоту.
— А пять дней до этого вы работали с четырех до полуночи.
— Гм-мм.
Разговор этот ему надоел до смерти.
— С двадцать первого по двадцать пятое, — продолжал Мейер.
Гамильтон вздохнул.
— Следовательно, вы никак не могли работать 24-го после полуночи.
— Не мог.
— Итак, после полуночи вы не работали и гуляли по городу? — произнес Мейер и любезно улыбнулся.
Гамильтон уставился на него.
— А не припомните ли, куда вы пошли, закончив смену в полночь 24-го марта? — спросил Мейер.
— Домой спать. Точно.
— Сменились в полночь, отправились прямо домой и легли спать. Я вас правильно понял?
— Это мой обычный распорядок.
— И вы его придерживались в ту ночь?
— Да.
— Точно?
— Несомненно.
— А не заезжали ли вы случайно на железнодорожную станцию «Уитком-Авеню», а?
— Я уже говорил, что не знаком с...
— Потому что именно там оказалась женщина, — прервал его Мейер. — Рано утром 24-го марта.
— Позвольте узнать, о чем вы говорите.
— А два дня спустя подбросили Чарли, — продолжал Хейз. — В четверг утром 26-го. В ваш выходной день.
— Чарли, а фамилия? Я же сказал, что знаком с сотнями Чарли.
— Не угодно ли вам встретиться с нашим Чарли? — спросил Мейер.
— Нет.
— Ну а с Рубином Шэнксом?
— Сколько раз повторять, что не знаю его?
— А вот они, кажется, вас знают, — сказал Хейз.
Комната для допросов была занята, и поэтому сыщики беседовали с Джеффри Кольбертом в относительно тихой канцелярии. А помещение следственного отдела в это время заполонили разновозрастные подростки с дурными манерами. После окончания уроков они не придумали ничего лучшего, как застрелить своего одноклассника. И надо же было случиться, что в этот момент мимо школьного двора проезжала полицейская машина. Одни пронзительными голосами звали мам, другие адвокатов, и все в один голос заявляли, что мальчишку, бегавшего по школьному двору, убили двое полицейских, въехавших в школьный двор на машине. Да еще выстрелили ему прямо в голову. Они доказывали свою невиновность, и их крики, вопли и мольбы разносились по коридору второго этажа, но почти не проникали сквозь дверь в канцелярию. Там Паркер с Клингом предъявили Кольберту свидетельское показание, которое никакой юрист не смог бы оспорить.
Как только Мириам Хартман прямо и недвусмысленно опознала Кольберта, у сыщиков появилась возможность обвинить его по четырем пунктам в убийстве второй степени, официально взять под стражу и отправить отпечатки его пальцев в главное полицейское управление. В 15.15 из дактилоскопической лаборатории был получен ответ. Эксперты сравнили отпечатки пальцев Кольберта с отпечатками, снятыми с банок, которые им передали накануне. Поденщику, работавшему в доме Уилкинсов, пришлось-таки расстаться с ними. Ничего не поделаешь: Паркер и Клинг пригрозили ему судом. Сыщики спросили Кольберта, не желает ли он, чтобы на допросе присутствовал адвокат. Тот ответил, что он сам адвокат. Неужели они забыли? Нет, сыщики ничего не забыли, они прекрасно все помнили. Но поскольку Кольберт стал подозреваемым, они решили застраховаться и потребовали, чтобы он письменно отказался от своего права на адвокатскую защиту.
И Кольберт, абсолютно уверенный в своем безупречном знании законов, с готовностью удовлетворил требование сыщиков.
Когда этот вопрос был решен, Клинг произнес:
— Мистер Кольберт, мы хотели бы кое-что показать вам, а потом попросим вас кое-что сделать для нас. После этого мы позвоним в окружную прокуратуру и пригласим сюда следователя. Прежде всего мы покажем вам ответ, полученный нами по факсу из дактилоскопической лаборатории. Согласно заключению экспертов, отпечатки ваших пальцев полностью совпадают с отпечатками, снятыми нами с банок с красками, которые мы обнаружили в шкафу вашего компаньона. Не желаете ли ознакомиться с ответом?
Кольберт прочитал факс.
И не сказав ни слова, вернул его сыщикам.
— А теперь мы хотели бы ознакомить вас с подписанными письменными показаниями девушки... женщины по имени Мириам Хартман, которая уверенно опознала вас как человека, купившего у нее эти банки с красками после полудня 25-го марта. Не желаете ли ознакомиться с этим документом, сэр?
Кольберт прочитал подписанные письменные показания Мириам.
И вернул их сыщикам.
— А теперь, сэр, мы попросим вас сделать вот что... если вы...
— Мы хотим, чтобы вы сделали вот что, — нетерпеливо прервал коллегу Паркер. — Напишите на этом листе бумаги слова, которые мы вам сейчас продиктуем. Вот что мы хотим, чтобы вы сделали, сэр, — прибавил он и бросил быстрый взгляд на Клинга.
— Не желаю отвечать ни на какие вопросы, — сказал Кольберт.
