Сияние в крохотных глазках толстяка погасло.
— Ладно,— кисло сказал он.— Если ты решил поделиться со всеми — делись. Каждому достанется маленький кусочек. Очень маленький кусочек. Правда, им не утолишь голода, зато некоторые благородные господа будут удовлетворены.
— Не ворчи,— отмахнулся Тротби.— Жарь скорее зайца и накрывай на стол.
Однако Гиддо не суждено было нынче стать кухаркой. Шон, с большим интересом слушая милую перебранку слуги и хозяина, времени зря не терял. Он освежевал и разделал тушку, кинжалом расковырял в земляном полу ямку, сложил туда останки зайца и засыпал их горящими углями.
— О, господин Одинокий Путник…— смущенно пробормотал толстяк.— Ты расторопен и несуетлив. Пожалуй, ты имеешь право разделить трапезу с месьором наследником…
— Ах, Гиддо,— с досадою молвил Тротби.
Более он не сказал ни слова, зная прекрасно, что в ответ получит все двадцать, а в душе еще раз подивился спокойному и незлобивому нраву Одинокого Путника. Наглое заявление Гиддо ничуть не рассердило его. Он лишь кивнул ему и снова улыбнулся.
Задумавшись о превратностях судьбы, что столкнула его на пустынной лесной дороге с двумя странниками, Тротби уселся в углу и прикрыл глаза. В этом огромном мире кроме своих дорогих роди– телей он знал только двух человек, которым доверял всем сердцем — дядю и Гиддо. Год назад появилась Соломия — ей он тоже верил, ибо любил. Однако никогда прежде не случалось ему так искренне открыться перед чужими, совершенно посторонними людьми. Даже друзья — благородный Сим и баронет Ааза Шаб-Бин — не ведали всех треволнений последнего года. Собственно, их сие и вовсе не интересовало. Они любили одни лишь светские радости: к примеру, красное аргосское вино, белый шемитский хлеб да розовощеких толстомясых девиц… Тротби тоже не был таким уж затворником и аскетом, но, успев к своим годам многое испытать, знал и обратную сторону жизни…
Мысль его рассеялась; воспоминания стали призрачными, полупустыми. Уже погрузившись в глубокий сон, он увидел ту же лесную дорогу и мертвые тела железных воинов на ней. Вокруг было тихо. Стервятники улетели. Белый туман опускался к земле, почему-то издавая резкий запах жаркого. Сотник Лобл, залитый кровью, то ли стонал, то ли пел…
— Месьор наследник,— знакомый голос позвал его издалека.— Заяц готов.
На окровавленной голове сотника выросли заячьи уши. Они трепетали на ветру как флаг. Тротби засмеялся и проснулся.
С отстраненной улыбкой взглянул он сквозь огонь на Одинокого Путника, на Гиддо и Рыжую Соню, что сидела меж ними и улыбалась ему в ответ. Девушка уже не казалась столь нежной и невинной, как в благостные мгновения дремы, но теперь Тротби точнее ощущал ее и понимал. Сейчас она пребывала в состоянии полного покоя; ничто не тревожило ее; взор красивых серых глаз не таил угрозы или подозрения…
Соня, заметив внимание Тротби, снова улыбнулась ему. Впервые за долгие луны в ее душе воцарился мир: рядом был Шон, надежный товарищ и добрый попутчик, вокруг дырявые стены заброшенного дома, за ними — дождливая беспросветная ночь, в середине комнаты костер, на тряпице аппетитные куски жаркого, перед глазами прекрасное лицо Тротби…
Жизнь. Порою можно почувствовать себя на вершине счастья. Все-таки можно… Хотя бывает, вершина счастья складывается из совсем простых вещей, таких как нынешний мирный уют и плечо друга рядом…
Если б Соня всегда думала иначе, ее жизнь могла бы уже закончиться, и сие было бы только истиной и необходимостью. Но она знала, что есть такие мгновения, ради которых приходится проживать длинную череду утомительных, мрачных, тяжелых дней. И пусть плата непомерно велика, она согласна платить, если только… Нет, никаких условий судьбе Соня не ставила. Находясь на вершине счастья в полуразрушенном доме, она желала лишь продлить время, растянуть эту черную ночь хотя бы за счет светлого тихого утра…
— Заяц готов! — повторил толстяк, протягивая хозяину самый лучший, самый толстый кусочек,
Тротби взял его машинально, сунул в рот и начал медленно жевать, почти не ощущая вкуса.
Меланхолическое настроение словно зараза передалось Шону от Тротби и Рыжей Сони. И он, кусая заячью лапку, задумчиво смотрел в огонь; и ему эта ночь казалась особенной, нисколько не похожей на предыдущие, что, в общем, было довольно странно для такого бывалого бродяги. Ведь Шон в своих странствиях встречал великое множество самых разных людей и пережил еще большее множество самых разных ночей. А впрочем, душа его всегда была открыта для чувств… Толстяк же, несмотря на добродушнейший вид, остался непоколебим. Его в данный момент интересовал только заяц, коего он и уплетал с видимым удовольствием. А когда Соня, отвлекшись от мыслительного процесса, спросила у Тротби о близкой, но незнакомой ей стране под названием Коф, Гиддо вызвался описать все красоты родного ему края.
— Позволь, я расскажу, месьор? — Он умильно заглянул в глаза хозяину.— Я не буду многословен, поверь.
Тротби ничего не имел против.
— С великодушного позволения месьора наследника я начну свой рассказ,— важно молвил польщенный всеобщим вниманием толстяк.— Первые годы жизни моего хозяина (все, что было со мной до его появления на свет — сущая несообразность, скучная и дурная) мы провели в чудесной стране, что называется скромно и мило — Коф. Коф, как вам известно, находится между некрасивым Офиром и уродливым Шемом точно как сияющий бриллиант между осколком гранита и замшелым булыжником.
Владения высокородных Бадов, рыцарей Золотой Звезды, простираются от северных гор до самого Хоршемиша. Увы, ныне эти плодородные земли утратили истинного хозяина, коим является мой господин; сейчас ими управляет наместник Гуго Дагор — странный человек, между прочим… Хотя сие несколько иная история.
Так вот. Когда двадцать два года назад я — бедный, но благородный рыцарь…
Рыжая Соня, уже успевшая позабыть свое бесславное поражение в битве с толстяком, уставилась на него в изумлении.
— Ты рыцарь?
— Да,— с достоинством ответствовал он.— А что, не похож?
— Не похож,— бестактно отрезала юная воительница.— Ты маленький и толстый. Рыцарь должен быть строен, быстр и ловок как тигр.
— Я тигр,— заверил девушку толстяк.— Воистину тигр, госпожа Соня. Да вот хоть у хозяина спроси.
— Он тигр,— усмехнувшись, подтвердил Тротби.
— Не суди по внешнему виду, Соня,—добавил Шон.— У моего отца был конюший — огромный парень с железными кулаками и сумрачным взором. Он без труда поднимал на своих плечах двухгодовалого быка, рвал цепи и мог одним ударом свалить с ног лошадь. Но однажды на наш дом напали кочевники. Их было человек пятнадцать против дюжины слуг. Помню, даже старик повар бросился на разбойников с черпаком наперевес, даже птичница, прикрываясь ведром, лупила их палкой и осыпала проклятьями… И, клянусь, я не поверил своим глазам, когда увидел, с какой скоростью наш силач удирает через задний двор в поле… В сумрачном взоре его бился страх недорезанной свиньи…
Шон одобряюще улыбнулся маленькому Гиддо и умолк, кажется вновь увлекшись мысленным путешествием в неведомые миры.
— Так что я рыцарь,— заключил тему толстяк,— пусть толстый, зато не рыхлый, а тугой. Ты можешь протянуть руку, госпожа Рыжая Соня, и пощупать мой бок или живот (я уж не говорю про мускулатуру груди и шеи), и тогда ты убедишься в исключительной крепости моего тела.
А теперь с вашего согласия я продолжу свое повествование. Полное имя мое — Гиддо Мариза Не-лидо Фан Миакка. Я кофиец, мне пятьдесят лет. Я никогда не был женат и детей не имею. Мой господин — моя семья, а более мне никого не нужно.
Двадцать два года назад я вернулся в Коф из дальних странствий, пришел к месьору Анжелиа-су и пал к его ногам. «Я готов служить тебе верой и правдой, о господин! — воскликнул я, пытаясь облобызать его железный сапог.— Прости меня и возьми к себе!» Да, я был виноват… Я, вассал, в юности нарушил
