Убить Хемингуэя

– Ну да. – Ханна пожала плечами и осторожно сняла пальто.

Старуха подняла свой стакан, ловя им луч утреннего солнца.

– Моя последняя отрада, – сказала она. – Одна унция можжевелового джина, одна унция бренди, одна четверть лимонного сока и половина яичного белка – подавать в замороженном стакане для коктейлей. Вот попробуй – вкуснотища.

Ханна осторожно приложилась к другой стороне стакана, напротив того места, где отпечатались губы Мэри, отпила малюсенький глоток, только чтобы уловить вкус. Ей ужасно не понравилось, она даже поморщилась:

– Тьфу. Как называется?

– «Поцелуй мальчиков на прощание». Хочешь?

– Простите. Я ведь все еще кормлю.

Бриджит ворковала у все еще пышной груди Ханны. Вошла горничная и унесла ребенка.

Тут появился Гектор со своим таинственным пакетом. Наклонился и расцеловал Мэри в щеки.

– Спасибо за вчерашний день, – сказал он. – И кончай с коктейлями, Пикл. У меня для тебя большой сюрприз. Кое-что из былых грешных дней.

Мэри хитро улыбнулась. Гектор поднял пакет, затем достал из кармана перочинный нож и разрезал бечевку. Снял обертку из коричневой бумаги, открыл коробку и достал еще упаковочный пеноматериал:

– Моя экономка, Кармелита, перестаралась с упаковкой. – Наконец он достал из коробки бутылку.

– Что это? – нахмурилась Ханна.

– Думаю, я знаю, – улыбаясь сказала Мэри. – Ну ты и хитрец, Лассо.

– Что это? – повторила Ханна.

– Абсент, – ответил Гектор. Он достал пакет поменьше. – Здесь мерные ложки и бокалы, – сказал он. – Полагаю, у тебя найдется кусковой сахар, Мэри?

Еще одна хитрая улыбка.

– Правильно полагаешь, Лассо.

– Я думала, абсент запрещен, – заметила Ханна.

– Очень даже, – подтвердил Гектор. – И очень давно. Еще в тысяча девятьсот тридцать пятом году, на Флорида-Кис, старый художник принес три бутылки абсента на вечеринку к Хему. Эта – последняя из них. После того как мы с Хемом в тридцать седьмом году разошлись, Паулина принесла последнюю бутылку мне. Сказала, чтобы я ее сохранил до того момента, когда она помирится с Папой, уведет его от Марты – и мы сможем распить ее втроем. В конечном итоге мы с Хемом помирились, но так, как она планировала, не сложилось.

Ханна сморщила нос:

– Думаешь, его еще можно пить?

Гектор пожал плечами:

– Трудно представить, что он может принести больший вред, чем в свои лучшие годы. – Он подмигнул Мэри: – In vino Veritas, так? Греет брюхо и развязывает язык? Ты как, Пикл?

Мэри подмигнула в ответ:

– Валяй действуй, Лассо.

Гектор улыбнулся и принялся готовить абсент.

– Я пас, – заявила Ханна.

– Разумеется, – согласился Гектор. – Бриджит пока слишком мала, чтобы делать из нее любительницу абсента.

Ханна слегка сомневалась в необходимости напоить Мэри абсентом: вдовушка уже пребывала в алкогольном тумане. Мэри ей пьяно улыбнулась:

– Так с чего мы начнем, дочка?

– С конца, – улыбаясь, ответила Ханна. – Я же говорила, остальное уже есть у Ричарда.

– Но тебе может прийти в голову спросить о чем-нибудь, о чем он спросить не догадался. – Мэри приняла свой первый стакан абсента. Гектор соорудил себе такой же.

– Я читала черновик ваших мемуаров, – сказала Ханна. Как же это было тяжко. – Не представляю, о чем можно еще спросить по поводу шестьдесят первого.

Мэри приложилась к абсенту:

– Валяй спрашивай. – Она сделала еще глоток. – Знаешь, я пью это в первый раз. Вполне могу на него подсесть. Господи, он бодрит.

– Как лягающийся мул, – отозвался Гектор. – Зато нет похмелья.

Ханна спросила:

– Что вы имели в виду, когда говорили, что нельзя лишать человека возможности добраться до своей собственности? В смысле, когда вы заперли все ружья Папы, а потом оставили ключи к этой кладовке на видном месте. О чем вы тогда думали?

Мэри чмокнула губами и выпила еще глоток запрещенного напитка:

– Знаю я, что ты имеешь в виду. Господи, дочка! Зачем тебе это? Господи!

– Что вы имели в виду? Я про ключи.

– Я имела в виду то, что сказала, и я сказала то, что имела в виду.

Ханна покачала головой:

– Я считаю, что это самое важное, что нам осталось обсудить, Мэри. – Она подвинулась поближе, глядя в глаза старухе и печально качая головой. – Вы знаете не хуже меня, что вас поносили за это заявление все, кто любил вашего мужа. Все те, кто считал, что вы каким-то образом подвели Папу…

Теперь на лице вдовы появилась откровенная злоба.

– Эрнест подвел меня. И самого себя, этот большой слабый мудак. – Лицо Мэри стало красным.

Но Ханна твердо стояла на своем. Она глубоко вздохнула.

– Мэри, я не говорю вам ничего такого, чего бы вы не слышали или не читали о себе раньше, – сказала она. – Те, кто верит в Папу, не расположены к вам.

Гектор протянул руку и игриво коснулся колена Мэри:

– Изобразить тебя привлекательной фигурой – задача не для слабонервного. Ты должна это признать, Мэри. Это так – по крайней мере, когда дело касается его страстных почитателей и ученых. Тебе, скорее всего, придется пережить самое суровое нападение на себя в будущем году, когда этот профессор из Калифорнии опубликует свою биографию Папы. Я слышал, что тебя он в своей книге не пощадил. Это твой шанс заткнуть рот твоим критикам. Ты сможешь нейтрализовать их красиво, так я думаю. Расскажи им, почему ты заперла ружья и оставила ключ в доступном месте. Будь откровенной и не изворачивайся.

Вдова вроде бы задумалась. Покусала губу. Гектор наблюдал за ней. Он знал все эти фокусы: продумывание ходов, взвешивание слов.

Ханна присела на корточки и сжала руки Мэри:

– Речь ведь идет о вашем наследстве, вашей затяжной игре. Вы должны бороться и победить. Остальное, – добавила Ханна, гладя Мэри по волосам забинтованной рукой, – остальное не имеет никакого значения.

Мэри была в ярости. Ее и без того узкий рот превратился в кроваво-красную рану. Она оттолкнула руку Ханны:

– Сколько еще мне придется выслушивать этот идиотский проклятый вопрос? Ты ничуть не лучше своего бесполезного гребаного пьянчуги мужа, долбишь одно и то же. Как ты смеешь? Не забывай, ты ведь на меня работаешь, мисси. – Мэри подняла пустой стакан. – У меня пусто, Лассо.

Гектор протянул ей свой едва тронутый стакан и принялся за приготовления двух новых.

Ханна старалась говорить ровно:

– Это ведь единственный вопрос, ответ на который имеет значение, Мэри. Он стоит между вами и историческим презрением или уважением. И вы наверняка это понимаете. И на этот самый важный вопрос вы ни разу не дали удовлетворительного ответа. Это вопрос, который будут задавать критики уже после того, как мы все превратимся в прах. Не оставляйте его без ответа, не давайте критикам и ученым возможность строить догадки и играть в игры. Если только вы цените свою репутацию. Если вас хоть сколько-нибудь беспокоит суд истории. Это затяжная игра, и теперь мы с вами должны в ней победить.