возможно, что завтра в это же место и время все будут уже позади.
Проснулся я внезапно, словно под впечатлением какого-то толчка или звука. И в первую секунду я не очень-то понимал: где нахожусь. С левой стороны, едва на расстоянии вытянутой руки передвигалась какая-то бесцветная масса. Я услышал странные отзвуки, словно хлопанье, и быстро поискал взглядом Моту. Он сидел на свое место и не смотрел в мою сторону. Внезапно я почувствовал на лице холодные капли и опомнился.
Вездеход двигался по руслу мелкого ручья. С левой стороны, прямо из воды выростала вертикальная глинистая стена, высотой по меньшей мере десять метров. С правой тянулся ряд страусовых деревьев, на этот раз растущих плотно друг около друга. Кое-где они соприкасались не только своими кронами, но и стволами, образуя какой-то нескладный и плотный плетень. Дорога эта была, как говорится, замаскированная. Я подумал, что Наан и его пугливый компаньон первое задание выполнили на «пять», и почувствовал новый приступ раздвижения. Я оглянулся. Они сидели, как и прежде, по возможности в наиудобнейщих позах, какие им позволили связанные руки.
Я прошелся взглядом над их головами вдоль дороги, которую мы оставили за собой. Ручей тек по прямому руслу, по всей длине глубоко врезавшемуся в глинистый грунт. По виду неба я решил, что проспал примерно час.
Пространство перед нами начало светлеть. Берега сблизились, но в близкой перспективе обрывались, открывая залитую солнцем площадку, покрытую словно бы слоем серебра. Мы подъехали к реке.
— Сколько до города? — спросил я, устраиваясь поудобнее в кресле.
— Уже город, — уныло буркнул Мота.
Мы проехали еще несколько десятков метров, потом вездеход притормозил и подъехал к склону. Деревья справа кренились, угрожая упасть. Но в воде не было ни следа стволов. В противоположность видимости они должны были мощно укрепиться корнями в болотистом грунте.
Трансер опередил нас и остановился.
Пальцы Моты секунду неподвижно висели над пультом, наконец он решился, подвел машину еще немного вперед и установил ее под вертикальным обрывом, образующем в этом месте что-то вроде мелкого залива. Перед нами оставалось не больше, чем десять метров каменистого дна, после чего воды ручья делали резкий поворот, смешиваясь с ленивым течением реки.
На ее противоположном берегу раскинулся город. Куполообразные возвышения расступались, открывая приплющенные крыши, большей частью расположенные низко над землей, спутанные нитки коммуникационных трасс, белые, почти светящиеся стены. Над всем этим возносились стройные силуэты нескольких башенок, напоминающих обелиски или минареты, увенчанные луковицеподобными утолщениями. Подробности были неразличимы, река образовывала тут разлив шириной по меньшей мере полтора километра. О лучшем наблюдательном пункте мы не могли и мечтать. И не только наблюдательном.
— Дай бинокль, — попросил я, когда уже затих шум двигателей и вездеход застыл, втиснутый между глинистой стеной и кормой трансера.
— Зачем? — буркнул Мота. — Осмотришь все это вблизи…
Он, однако, подал мне то, о чем я просил, после чего тотчас же перелез на панцирь тяжелой машины и занял место под башенкой.
Я не успел даже пробежать взглядом линии побережья, когда в поле зрения показался странный, овальный парус. В тот момент он представлял для нас что-то несравненно более заслуживающее внимания, чем мягкие линии альфианской архитектуры.
Я отвел от глаз ненужный бинокль и кивнул Маану.
— Возьми второго, — сказал я шепотом, — и возвращайся в багажник, туда, где вы ехали перед этим. Люк останется открытым, но чтобы я вас не слышал, как вы дышите…
Я подождал, пока они займут назначенные места, после чего сам перескочил на трансер и уселся рядом с Мотой.
— Рано выплывают, — заметил я.
— Угу…
Я подтянулся на руках и наклонился в сторону Наана.
— Это и есть «солнечник»? — спросил я вполголоса.
— Да, — ответил он поспешно.
Я вернулся в прежнюю позицию и уставился на одинокую лодку. Она шла в довольно значительном расстоянии от берега и уже проходила мимо нас, направляясь мягким траверсом в сторону города, пониже места, расположенного на продолжении линии русла нашего ручья. Я проводил ее взглядом, пока она не исчезла за ближайшими деревьями и сказал:
— Понятия не имею, как этим маневрировали. Ты когда-нибудь слышал о яйцеобразных парусах?
— Какая разница? Кусок полотна и руль. Управишься… — ответил он категоричным тоном.
Я замолк, конечно, управлюсь. Хотя бы только потому, что должен это сделать. Это достаточно убедительный повод, даже в худших ситуациях.
Шли минуты, из минут складывались часы. Мы лежали почти без движения, водя взглядом по опустевшей реке. Ни разу ни один из этих, в багажнике, не прервал молчания. Они только немилосердно вертелись, каждым жестом давая знать, как они сильно страдают, полусидя — полулежа, со связанными руками на твердой конструкции. Боюсь только, что им не удалось произвести на нас желаемого впечатления.
Наконец, после полудня, из-за глинистого обрыва, так близко от берега, что в первую секунду я глупо и машинально отдернул голову, укрываясь за башней, выплыла плоская лодка с закругленными бортами и широким приподнятым носом, несущая один оранжево-золотистый парус.
В мелком кокпите, выстланным какой-то мясистой словно бы надутой тканью, виднелась голова одинокого яхтсмена.
