соблаговолите пояснить его.
— Генерал, — начал Конэл, — «Битти» значит для меня больше, чем я могу выразить словами. За всю свою жизнь я никогда ни над чем не работал так упорно. И никакая работа до этого не приносила мне столько счастья. И мне наплевать на наказание, даже если меня станут варить в кипящем масле.
— У вас странный способ выражения вашего великого уважения к проекту «Темпо». Может быть, вы сумеете рассказать нам, почему вы уничтожили государственное имущество?
— Я не знаю.
— А может быть, вы не хотели рассказать нам, кто поручил вам разбить вдребезги панели? — шелковым голосом спросил Сэчсон.
— Все, что я могу сделать — это рассказать вам все, что я рассказывал Ба… доктору Лэйну, генерал. Я проснулся и больше не мог заснуть. Поэтому оделся и вышел глотнуть воздуха и покурить. Я стоял на улице, как вдруг, ни с того ни с сего, сигарета выпала у меня из руки. Будто кто-то перенял мою руку и разжал пальцы. И вообще все это было… будто меня загнали в уголочек моего сознания, откуда я мог смотреть, но не мог ничего делать.
— Вас загипнотизировали, я полагаю, — язвительно заметил Сэчсон.
— Не знаю. Но это было непохоже на состояние, возникающее, когда дают гипнотическое снадобье. Мое сознание не было одурманено. Только загнано в угол. Я не могу описать это состояние по-другому.
— Значит, вы находились с сознанием, загнанным в угол. Продолжайте, пожалуйста.
— Я прошел туда, где строится новое общежитие. Там валялись несколько забытых водопроводчиками обрезков труб. Я поднял короткий обрезок и засунул его за пояс. Затем отправился в лабораторию и подошел к двум охранникам. Они узнали меня. Вы должны понять, все это время мое тело выполняло действия без приказов моего сознания. И все это время во мне, где-то на краю сознания, тлело странное ощущение того, что строительство «Битти» неправильное дело. Более того, оно казалось отвратительным, грязным. А все мои друзья, все люди, спящие в зоне строительства, стали моими врагами и вроде как… ну… не очень сообразительными. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Я думаю, — посмотрел на него Сэчсон, — что на этом вам следует остановиться поподробнее.
Конэл потер лоб.
— Послушайте. Предположим, генерал, что вы ночью забрались в африканскую деревню. Все туземцы спят. Вы чувствовали бы себя намного умнее и выше этих дикарей, и все же, немного боялись бы того, что они проснутся и нападут на вас. Так вот, я испытывал нечто подобное. Я вытащил трубу и ударил ею обоих охранников. Они упали, а я взломал дверь. Я вошел в лабораторию и мне казалось, будто я никогда не бывал в ней прежде. Оборудование, панели управления — все было мне незнакомо. И все это было нечистое так же, как и «Битти», и я должен был все это разгромить. У меня было десять минут до того, как до меня добрались. Как только меня схватили, я снова стал самим собой. Поработал я там здорово. Адамсон заплакал, когда увидел разгром. Он плакал как ребенок. То, что овладело моим сознанием и телом… я полагаю, это было что-то вроде дьявола.
Шэрэн бросила на Бада быстрый изумленный взгляд.
— Значит, вами овладели бесы? Да? — с наигранным удивлением и явно насмешливо спросил Сэчсон; брови его поползли дугой на лоб.
— Что-то овладело мной. Что-то вошло и завладело моим сознанием. А я, будь оно проклято, ничего не мог поделать. Когда я снова стал самим собой, я попытался покончить с собой. Но не сумел этого сделать.
Сэчсон повернулся к полковнику Пауизу.
— Что там говорится в дисциплинарном уставе по таким случаям, Роджер?
— Мы не можем передать дело в суд, генерал, если подозреваемый знает слишком много о совершенно секретном проекте, находящемся в процессе завершения, — у Пауиза был хриплый, громыхающий голос. — Человек, пытавшийся взорвать. «Гиттисберг-три», рассказывал историю почти аналогичную тому, что рассказал нам Конэл. Ведущие доктора придумали для этого название и мы спрятали диверсанта в дом для умалишенных, пока «Геттисберг-три» не оторвался от земли. Конечно, корабль оказался неустойчивым на высоте пятисот миль и грохнулся у Гаваев…
— Я не просил вас рассказывать историю полетов на Марс, полковник. Что случилось с Мак Брайдом?
— Ну, когда «Геттисберг-три» погиб, ведущие доктора сообщили, что Мак Брайд выздоровел и тогда мы отдали его под суд. Ввиду того, что он поступил на военную службу добровольно, нам удалось дать ему пять лет трудовых лагерей, но, как мне представляется, этот случай к Конэлу не приложим.
Сэчсон одарил Пауиза ледяным взглядом.
— Благодарю вас, полковник. Коротко и, как всегда, по сути.
— Уильям, — обратился Бад к Конэлу. — Я думаю, что тебе было бы лучше всего вернуться к проекту. Хочешь попытаться?
— Хочу ли? — Уильям вытянул руки. — Бог мой, как бы я вкалывал! Адамсон говорит, что потеряно четыре месяца. Я мог бы сократить этот срок, по крайней мере, до трех.
— Вы что, совсем сошли с ума, Лэйн? — возмущенно спросил Сэчсон.
— А как полагаете вы, Шэрэн? — проигнорировал его Бад.
— Я не вижу причины возражать, если он пройдет через первичные проверочные психологические тесты. Мы применяем самые лучшие из известных. Если он пройдет через них, его кандидатура станет такой же приемлемой, как кандидатура всякого, кто через них проходит. Майор Либер может проходить тесты в то же время.
— Я продолжаю протоколировать и протестую, — произнес Сэчсон.
— Я тоже, — громыхнул Пауиз.
— Извините, генерал, — сказал Бад. — Конэл — высокообразованный человек. Он нужен нам. Если произошедшее с ним только временное отклонение, а не повторяющееся расстройство, он может помочь нам ликвидировать вред, который он причинил. У меня нет времени на размышления о соответствии наказания преступлению. Билл накажет себя гораздо сильней, чем это сможет сделать кто-либо другой.
— По-видимому, это — ваш малый. Все ваши слова запечатлены в документах. Когда он вас лишит еще четырех месяцев, проект «Темпо» будет либо распущен, либо получит нового директора. Сержант, доктор Лэйн даст вам точные формулировки своих условий, касающихся майора Либера. Совещание откладывается. Когда поедете в зону, захватите с собой майора Либера, — закончил маленький генерал Сэчсон и широким шагом направился к двери, одарив холодным прощальным кивком всех оставшихся.
Как только за генералом закрылась дверь, майор Либер затянул елейным голосом:
— Я понимаю, ребята, что вы считаете меня шипом в вашем боку. Не моя вина в том, что старик затолкал меня в ваше горло. Но, поверьте мне, я не буду становиться у вас на дороге. Томми Либер может быть по-настоящему уживчивым парнем. Хорошенькая встряска стаканчиком чего-нибудь покрепче да пара розовеньких ушек, в которые можно пошептать — вот и все, что ему нужно. Дважды в неделю я буду отправлять туманные доклады и мы все вместе счастливо заживем в горах.
На чересчур полных губах под темными, разрешенными воинским уставом, усами, появилась ленивая улыбка, но черные немигающие глаза под полуприкрытыми веками, придававшими майору сонный вид, оставались холодными и настороженными.
— Мы счастливы, что вы с нами, — без всякой сердечности произнес Бад.
Шэрэн поднялась и Либер тут же придвинулся к ней,
— А как вы, доктор Инли? Вы рады, что я в одной с вами команде?
— Конечно, — отсутствующе ответила она. — Бад, скоро мы отправимся назад?
— Лучше отправиться в полдень. Это даст нам время немного поспать.
В комнате остались только Бад и сержант. Сержант выжидательно посмотрел на Бада. Тот улыбнулся.
— Вы же знаете своего босса. Отредактируйте протокол так, чтобы он почувствовал себя счастливым, насколько позволят включенные в протокол условия, навязанные мной. Вы обработали условия?
— Да, сэр. Прочитать их вам?
— В этом нет надобности, — Бад двинулся к двери.
— Хм-м…, доктор Лэйн, — позвал сержант.
