от всего сердца, оставляя всё оправдание Богу, истина делает его свободным, и он знает, что былое зло оставило его, как выздоравливающий знает, что донимавшая его болезнь наконец–то ушла. «Я и вправду согрешил, — говорит он, — но сейчас ни за что не стал бы этого делать. Я всё тот же — но и другой! Я раскаиваюсь и никоим образом не хочу скрывать своего проступка, но теперь этот грех противен мне, противен в десять раз сильнее, чем тогда, когда он обитал в моей душе!» Если бы граф мог сказать что–то подобное, то почувствовал бы, что его душа становится похожей на открытую и вычищенную часовню, распахнутую для света и свежего воздуха. Или даже ещё лучше: его сердце стало бы свежеполитым садом, в котором только–только начал вызревать плод Святого Духа. Божье прощение врывается в стылую зиму замёрзшей души словно яркое весеннее утро, а Его осень наступает, когда всё выплачивается сполна, до последнего кодранта. Отпустить нас, не потребовав должного плода покаяния, было бы недобрым и немилостивым деянием бесов, а не прощением вечно любящего Отца. «Нет, нет! Увы, но пока что нет!» — так приходится говорить Ему над многими, многими душами.
От волнения Арктура была не в силах говорить. Она повернулась и молча вышла к парадной лестнице. Граф пошёл за ней. Пока Арктура поднималась по ступеням, ей всё время чудилось, что дядя вот–вот догонит её и вонзит ей в спину острый нож, но она упорно не оборачивалась. Она направилась прямо к себе и услышала, как дядя прошёл в свои прежние апартаменты. Войдя в гостиную, она позвонила, послала подоспевшую горничную за Доналом, и рассказала ему обо всём, что произошло.
— Я схожу и поговорю с ним, — пообещал Донал, и Арктура решила оставить всё это дело в его руках. Донал постучался к графу, вошёл и увидел, что тот лежит на диване.
— Ваша светлость, — начал он, — вы, должно быть, и сами понимаете, что ваше присутствие здесь совершенно неуместно.
Услышав его слова, лорд Морвен тут же вскипел от негодования и ярости. Уж что–что, а ненависть, живущая в его сердце, была самой что ни на есть реальной! Осыпав Донала презрительными оскорблениями, он приказал ему немедленно убираться из комнаты и вообще из замка. Донал стоял и спокойно ждал, пока эта гневная вспышка уляжется.
— Ваша светлость, — продолжал он, — я готов сделать всё, что угодно, чтобы послужить вам. Но сейчас у меня нет выбора. Я должен сказать, что если вы не покинете замок добровольно, мне придётся силой выставить вас вон.
— Что значит выставить? Да как вы смеете так со мной разговаривать, негодяй?
— Именно выставить, ваша светлость. Человек, попытавшийся убить хозяйку дома, по крайней мере, не должен в нём оставаться.
— Боже правый! — совершенно иным тоном вскричал граф, тщетно пытаясь рассмеяться. — Неужели этой несчастной и полубольной девчонке удалось убедить даже столь здравомыслящего человека, как вы, в своих нелепых, бредовых фантазиях?
— Я верю каждому слову леди Арктуры, ваша светлость, и знаю, что вам почти удалось убить её.
Граф в бешенстве схватил чугунную кочергу и бросился на Донала, но тот успел увернуться, и удар пришёлся по мраморной облицовке камина. Рука графа ещё дрожала от сильного потрясения, когда Донал подскочил к нему и вырвал у него кочергу.
— Ваша светлость, — сказал он, — я собственноручно выдернул железную скобку, которой вы приковали леди Арктуру к кровати, где и оставили её умирать. И когда я сделал это, вы сами были ещё в замке.
— Ах вы проклятый мошенник! Так это вы стащили у меня ключ? Если бы не вы, я бы спустился к ней ещё раз! Я только хотел заставить её внять голосу разума!
— Но потеряв ключ, вы решили, что лучше будет покинуть замок, нежели открывать всему миру свою жестокость. Вы уехали и оставили леди Арктуру умирать. Вы решили, что если она не соглашается выйти замуж за вашего сына, то лучше ей и вовсе сгинуть с лица земли, чтобы титул воссоединился с родовым имением. И всё это при том, что я собственными ушами слышал, как вы говорили лорду Форгу, что он вообще не имеет права на этот титул!
— В гневе человек может сказать всё, что угодно, — надменно проговорил граф. — Это не считается.
— Но в любом случае считается то, что пишет женщина, обескровленная жестокостью мужа! — возразил Донал. — Я знаю правду не только с ваших собственных слов, но и со слов той, которую вы когда–то называли своей женой.
— Вряд ли в суде примут свидетельство женщины, умершей давным–давно, да ещё и из вторых рук!
— Если после вашей смерти нынешний лорд Форг осмелится взять себе титул лорда Морвена, я сразу же предам огласке всё, что мне известно. Памятуя об этом, вашей светлости лучше заранее обеспечить своего сына письменным свидетельством о том, что ваш брак с его матерью действительно состоялся… А теперь, ваша светлость, я должен ещё раз убедительно просить вас покинуть этот дом.
Граф быстро окинул взглядом стену, как бы ища новое оружие, но Донал крепко взял его за руку.
— Церемонии закончились, ваша светлость, — сказал он. — Мне очень жаль, что приходится применять к вам силу, но вы сами меня к этому принуждаете. Пожалуйста, не забывайте, что я моложе и сильнее вас.
С этими словами он чуть крепче сжал пальцы, чтобы дать графу почувствовать всю крепость крестьянской хватки. Тот понял, что сопротивляться бесполезно, и безвольно повалился на диван.
— Никуда я отсюда не поеду! — заверещал он. — Я вернулся домой, чтобы провести здесь последние дни перед смертью! Говорю вам, Грант, я умираю! Не могу я никуда отсюда ехать! У меня нет денег! Всё забрал Форг!
— Ваша светлость задолжали леди Арктуре значительную сумму доходов от имения, — сказал Донал.
— Этих денег больше нет! Их нет! И идти мне некуда! Я умираю!
Он выглядел таким жалким и несчастным, что сердце Донала сжалось. Он разжал пальцы, отступил на шаг назад и немного подумал.
— Наверное, сейчас вы хотели бы прилечь и отдохнуть, ваша светлость? — спросил он через несколько минут.
— И немедленно — только бы избавиться от вас! — огрызнулся граф.
— Боюсь, если вы решите остаться, от меня вам так скоро не избавиться, — усмехнулся Донал. — Симмонс приехал с вами?
— Нет, чёрт его побери! Он такой же, как и все вы! Бросил меня одного!
— Тогда я помогу вам раздеться и лечь.
— Отправляйтесь лучше по своим делам. Я сам лягу!
— Я не уйду, пока сам не увижу, что вы легли, — решительно ответил Донал.
Он позвонил и попросил вошедшего слугу позвать к нему миссис Брукс. Она появилась буквально через минуту. Донал попросил её приготовить графу его постель, если она, конечно, не возражает. Он и сам ей поможет. Надо уложить графа поспать. Экономка весьма красноречиво посмотрела на него, но ничего не сказала. Донал ответил ей взглядом, исполненным такой спокойной уверенности, что она поняла его без слов: «Я знаю, что делаю, миссис Брукс, — казалось, говорил он. — Леди Арктура не должна выгонять его из дома. Я позабочусь о нём сам».
— О чём вы там шепчетесь? — желчно воскликнул граф. — Я, можно сказать, при смерти, а мне не разрешают даже лечь в кровать!
— Спальня будет готова через несколько минут, ваша светлость, — откликнулась миссис Брукс. Они с Доналом прошли в соседнюю комнату и с усердием принялись за работу, оставив дверь открытой. Вскоре Донал вернулся.
— Что ж, ваша светлость, — сказал он, — пойдёмте со мной.
— Я лягу, когда вы уйдёте. Не нужна мне ваша проклятая помощь!
— Нет, ваша светлость, так я не уйду.
Тогда с недовольным ворчанием, то и дело огрызаясь, граф повиновался. Донал уложил его в постель и подоткнул одеяло.
— А теперь достаньте мне с полки вон тот ларчик и поставьте его на столик, возле кровати, —
