— Я знаю, что Он посылает и солнце, и дождь одинаково как на праведных, так и на нечестивых. Но ведь и солнце, и дождь — это лишь малые, земные блага!
— Но разве Господь не обещал, что Отец даст нам все блага, которые мы у Него попросим? Как же вы можете поклоняться Богу, Который даёт вам только то малое и незначительное, чего Ему не жалко и о чём Он Сам не слишком–то печётся, но не желает делать для вас самого что ни на есть лучшего?
— Но разве нет таких благ, которые Он не может нам дать, пока мы не уверуем в Христа?
— Конечно, есть. Но я хочу, чтобы вы поняли: Господь делает для нас всё, что только можно сделать! Ему, должно быть, очень трудно нас учить, но Он никогда не устаёт пробовать снова и снова. И если кто желает научиться от Бога, то непременно научится — и научится хорошо, можно не сомневаться!
— Боюсь, я поступаю неправильно, слушая вас, мистер Грант. Но ещё хуже то, что мне всё время хочется, чтобы вы оказались правы! Простите меня за такие слова, но неужели вы никогда не страшитесь того, что все ваши убеждения могут оказаться пустой самонадеянностью? Разве может быть, что вы правы, а столько хороших людей — неправы?
— Всё дело в том, что большинство нынешних учителей стремятся объяснять Бога вместо того, чтобы слушаться Его и творить Его волю. Евангелие призвано убедить не разум, но сердце; только после этого и разум наш сможет стать воистину свободным. Господь говорил, что многое имеет сказать Своим ученикам, но тогда они не готовы были всё это услышать. Если всё, что я слышал в церкви за последние месяцы, — правда, то Господь вообще не принёс нам никакого спасения, а только слегка перетасовал наши скорби и печали и сделал их несколько иными. Ведь все эти проповеди не искупили вас, леди Арктура, и никогда не смогут этого сделать. Только Сам Христос, ваш Господь, Друг и Брат, может спасти вас! Никакие доктрины и учения о Нём не способны этого сделать, даже если все они безупречно истинны. Мы, бедные сироты, никак не можем найти своего Бога, и вместо Него нам подсовывают жуткие карикатуры!
— Но как грешнику узнать, на что похож, а на что не похож истинный Бог?
— Если человек жаждет Бога, он не может не знать Его хотя бы настолько, чтобы обрести способность узнавать Его всё больше и больше, — иначе как он мог бы Его возжаждать? Если человек сотворён по образу и подобию Божьему, его представление о Боге не может быть полностью неверным. Правда, это не значит, что он готов учить других. Он способен лишь учиться сам. Но в Иисусе Христе я вижу как раз такого Бога, каким хотел бы Его видеть. Я хочу, чтобы у меня был отец, во всём похожий на Него. Помните, Он укорял собравшихся вокруг людей за то, что они не знали Его? Ведь если бы они знали Бога, то знали бы и Его! И они сами были виноваты в том, что не знали Бога. Только такой Бог, который во всём похож на Иисуса Христа, и может быть истинным Богом. Лишь бесы способны утверждать, что Иисус умер, чтобы спасти нас от Отца! Вся радость, вся чистота, всё спасение — только в Отце, Его Отце и нашем Отце, в Его Боге и нашем Боге.
— Но Бог ненавидит грех и наказывает его!
— Было бы ужасно, если бы Он этого не делал. Вся ненависть к греху — это любовь к грешнику. Неужели вы думаете, что Иисус пришёл спасти нас от наказания за грехи? Да для этого Он и пальцем бы не пошевелил! Самое ужасное — это быть плохим, а наказание как раз в том и заключается, чтобы избавить нас от всего дурного. Нас так и будут наказывать, пока мы не перестанем быть плохими. Бог хочет сделать нас хорошими, а Иисус творит волю Своего Отца. Куда укрыться ребёнку, боящемуся своего отца? Забиться в самый дальний угол? Спуститься в самое глубокое подземелье вашего замка? А, миледи?
— Нет, нет! — воскликнула Арктура. — Конечно, бежать к отцу!
— Вот именно, — сказал Донал и, помолчав, добавил. — Я держусь за Христа.
С этими словами он поднялся, но не стал уходить, а молча стоял возле кресла. Леди Арктура сидела неподвижно. Душа её разрывалась между почтением к тем искажённым и лживым понятиям об истине, которые ей преподавали с самого детства, и жаждой по тому Богу, одно существование Которого есть блаженство для Его творений. Какое–то время в комнате стояла тишина, а потом леди Арктура тоже поднялась. Она нерешительно протянула Доналу руку, но тут же с почти умоляющей улыбкой отдёрнула её и сказала: — Я хотела бы кое о чём вас спросить. Я знаю, это не очень вежливо, но если бы вы могли понять меня по–настоящему, то ничуть не обиделись бы и ответили без обиняков.
— Я отвечу вам на любой вопрос.
— От этого мне будет ещё труднее его задать, но я попробую… Я больше не могу оставаться в сомнении. Скажите, вы действительно написали то стихотворение, которое потом подарили Кейт Грэм? Это действительно ваши собственные стихи?
— Я с самого начала этого не скрывал, — ответил Донал.
— Значит, вы и правда сами их написали?
Донал в замешательстве посмотрел на неё. Она сильно покраснела, и на глазах у неё выступили слёзы.
— Простите меня! — пробормотала она. — Я так невежественна! И потом, мы живём в таком глухом месте, что… Мне трудно представить, что настоящий поэт… К тому же, мне говорили, что некоторые люди обожают похваляться умениями, которых на самом деле у них нет. Поэтому мне и надо было увериться. Я всё думала, думала, сомневалась, и мне очень хотелось узнать наверняка. Я решила, что просто должна избавиться от всяких сомнений, даже если при этом невольно обижу вас. Я знаю, что поступила грубо, непростительно грубо, но…
— Но, — подхватил Донал с сочувственной улыбкой, потому что понимал её так же ясно, как собственные мысли, — вы до сих пор не уверены до конца. Только почему вы так сомневаетесь в том, что я умею писать стихи? Ведь поэзия не взирает на лица и цветёт, где ей вздумается; сердце пастуха для неё ничуть не хуже сердца благородного аристократа!
— Прошу вас, простите меня! Надеюсь, я не слишком вас обидела?
— В таком мире, как наш, человек не должен обижаться, если его просят предоставить доказательства доброй совести. Пока среди нас есть мошенники, которые рядятся под честных людей, простые души, не одарённые особой проницательностью, никогда не могут быть до конца уверены, что перед ними человек честный. Даже те, кого мы любим больше всех на свете, порой разрывают нам сердце! Не переживайте, я предоставлю вам все нужные доказательства. А чтобы искуситель не нашептал вам, что я обманул вас, написав всё сегодня ночью, позвольте мне принести их прямо сейчас, не дожидаясь утра.
— Ах, мистер Грант, не надо! Я не так дурна, чтобы подозревать вас и в этом!
— Кто знает, откуда и как могут появиться новые сомнения и что именно может их пробудить?
— Тогда позвольте мне сначала кое–что вам объяснить.
— Конечно, — ответил Донал, следуя примеру самой леди Арктуры и усаживаясь.
— Мисс Грэм сказала мне, что вы ни разу не видели такого сада, как у них.
— Никогда. По–моему, на севере Шотландии их вообще нет.
— Здесь тоже.
— И что в этом удивительного?
— В этом — ничего. Но как возможно то, чтобы вы, ни разу не видевший ничего подобного, написали об этом старом саде такое стихотворение? Чтобы так уловить саму душу этого места, нужно знать его чуть ли не с самого детства!
— Такое давнее знакомство, наверное, только помешало бы мне проникнуть в его душу. Ведь тогда я смотрел бы на него точно так же, как те, для кого похожие сады были лишь модным развлечением. Тут необходимы две вещи: во–первых, сад или любое другое место должно обладать своим неповторимым духом; а во–вторых, на него должен смотреть человек, способный вместить его дух в своём собственном духе и дать ему свободу. Кстати, как вы полагаете: чувствует ли дух сада та призрачная девушка из моего стихотворения?
— Я не вполне уверена, что понимаю вас. Но помню, что, читая стихи, почти чувствовала, как трава шелестит у меня под ногами, а ветер треплет мне волосы. Мне казалось, я совершенно понимаю её мысли и чувства!
— А теперь скажите мне: приходилось ли вам когда–нибудь оказываться на месте привидения?
— Нет, — серьёзно ответила она, поднимая на него глаза, как маленькая девочка.
— А видеть привидения приходилось?
— Нет, никогда.
— Тогда откуда вам известно, как чувствуют себя призраки?
