Дейви задумался, озадаченно наморщив лоб.
— Но вы ведь никогда так не скажете, сэр! — наконец сказал он. — Я знаю, что не скажете!
— Почему?
— Потому что вы не такой.
— А если бы я всё–таки так сказал?
— Тогда вы были бы совсем не похожи на себя, сэр!
— И в чём же я не был бы похож на себя, Дейви? Подумай–ка хорошенько!
— Это было бы нечестно!
— И что бы ты мне тогда сказал?
— Я бы сказал: «Сэр, позвольте мне сначала выучить эту теорему, и, наверное, тогда она мне понравится. Ведь я её пока не знаю!»
— Молодец! А теперь представь себе, что ты попытался выучить эту теорему, но не смог и поэтому не увидел в ней никакой красоты. Стану ли я тебя за это винить?
— Наверное, нет, не станете. Потому что я тут не виноват, и винить меня несправедливо, а вы всегда поступаете по справедливости!
— Я рад, что ты так думаешь. Я действительно стараюсь поступать только так. Знаешь, Дейви, похоже, ты по–настоящему мне доверяешь!
— Конечно, доверяю, сэр!
— А почему?
— Потому, что вы человек справедливый.
— Хорошо. Тогда представь, что я сказал: «Вот тебе книга, Дейви, непременно прочитай её, она просто замечательная!» Ты же прочитал её до половины и говоришь: «Ничего замечательного я здесь не вижу и никогда не увижу!» Что получается? Доверяешь ты мне или нет?
— Конечно, нет, сэр! Вы же лучше меня знаете, что я могу, а чего нет.
— А если бы ты сказал вот так: «Ну, наверное, книга всё–таки замечательная, как вы и говорите, только я всё равно не стану слишком уж над ней корпеть!» Что тогда?
— Какое же это доверие? Вы же не станете давать мне ничего такого, над чем не стоило бы постараться! И не станете учить меня ничему нехорошему и недоброму.
— А если бы ты сказал: «Ох, сэр, я не сомневаюсь в ваших словах, но так устал, что не хочу больше делать то, что вы мне велите»? Это можно назвать доверием?
— Пожалуй, нет. Получается, что на словах я с вами соглашаюсь, но на деле доверяться вам не хочу. Как будто всё и так знаю лучше вас.
— А если ты вообще ничего не скажешь. Просто развернёшься, уйдёшь и не станешь делать того, что я тебе велел? Это как?
— Ещё хуже. Это вообще нечестно и некрасиво.
— Тогда ещё один вопрос: что значит верить? Не тем людям, с кем мы на равных, а тем, кто выше нас? Учителям, например, или кому–нибудь из старших?
— Если кому–то веришь, значит, сразу пойдёшь и сделаешь то, что он тебе велит.
— То есть если мы их не слушаемся, то, значит, и не верим?
— Получается, что не верим.
— А может, они сами в этом виноваты?
— Они и были бы виноваты, если бы поступали с нами нехорошо и нечестно. Тогда бы я ни за что не стал им доверять! Если кто–то велит мне делать одно, а сам поступает по–другому, как ему верить?
— Но даже тогда ты всё равно чувствовал бы, что должен слушаться?
— Да.
— И это тоже была бы вера?
— Нет.
— А ты всегда поступал бы так, как тебе велят?
— Нет. Если бы мне велели сделать что–то нехорошее, я бы не стал слушаться.
— А теперь скажи мне, Дейви, что значит верить в самом большом смысле? Верить в Того, в Ком нет ни капли зла?
— Вы имеете в виду Бога, мистер Грант?
— Кого же ещё я могу иметь в виду?
— Ну, может, Иисуса Христа!
— Христос и Бог — одно. Они всегда желают одного и того же, делают одно и тоже, всегда согласны между Собой. Различны Они лишь в том, кого любят.
— Что вы имеете в виду, мистер Грант? — перебила Арктура. Всё это время она внимательно слушала и теперь напряжённо подалась вперёд: неужели его коварная ересь выплывет, наконец, наружу?
— А вот что, — ответил Донал, и его улыбка просияла таким светом, какого Арктуре ещё ни разу не приходилось видеть на человеческом лице. — Бог любит Иисуса, а не Бога; а Иисус любит Бога, а не Иисуса. Ведь мы тоже любим не себя, а друг друга, правда, Дейви?
— Вы так уж точно не себя, — скромно отозвался тот.
— А теперь скажи мне, Дейви: что значит верить в нашего общего Отца, Который намного лучше всего, что только может представить себе самое светлое воображение и что только может пожелать самое доброе сердце на свете — кроме самого Иисуса Христа? Чем будет для нас такая вера?
— Ой, да всем! — воскликнул Дейви.
— Ну а прежде всего?
— Прежде всего, верить — значит делать то, что Он говорит.
— Да, малыш. Это значит познавать Его, исполняя и ещё раз исполняя Его волю. Не пытаться сперва понять всё разумом, но с самого начала делать то, что Он повелел. Нам нужно простереть к Нему руки, как ребёнок тянется к матери, чтобы та взяла его на колени. А потом, когда Он снова ставит нас на землю и говорит: «Пойди и сделай то–то и то–то», мы должны изо всех сил поспешить и сделать так, как Он сказал. А если нам страшно захочется Его увидеть — что ж, тогда нам нужно взглянуть на Его образ.
— А где его взять, сэр?
— Ах, Дейви, Дейви! Неужели ты ещё этого не знаешь? Разве ты не знаешь, что Иисус Христос есть образ Бога живого?
— Ах да! Мы должны пойти и прочитать про Него в Евангелии.
— Можно задать вам вопрос? — спросила Арктура.
— Сколько угодно, — ответил Донал. — Не знаю только, смогу ли я на него ответить.
— Когда мы читаем об Иисусе, нам приходится самим рисовать Его себе; а ведь с чужих слов даже самый лучший художник, пожалуй, не сможет верно передать образ человека, которого ни разу не видел!
— Я понимаю, что вы хотите сказать, — кивнул Донал. — Что ж… Некоторые из нас отправляются за образом Христа к другим людям или просят совета о том, что именно им следует себе представить, тем самым лишь добавляя чужие ошибки к своим собственным. А ведь самое верное подобие Христа мы сможем составить для себя только сами и только в том случае, если будем исполнять то, что Он нам говорит. Он обещал прийти к тем, кто исполняет Его слово. К таким людям Он будет ближе любого другого человека, и они сами смогут увидеть в Нём Божий лик. Но прежде всего и превыше всего всегда остаётся послушание. Не забывай об этом, Дейви!
— Да, мистер Грант, я знаю, — ответил Дейви.
— Тогда беги, играй! И вспоминай иногда о том, что это Бог подарил тебе все игры на свете!
— Я пойду запускать змея, мистер Грант.
— Вот и замечательно. Бог любит смотреть, как ты запускаешь змея, и змей этот летает на крыльях Его ветров. А так он и вершка не пролетит!
Дейви кивнул, помахал рукой Арктуре и убежал.
— Вы, должно быть, слышали, что дяде сегодня нездоровится? — промолвила она, когда шаги мальчика стихли в коридоре.
— Да, слышал. Бедный лорд Морвен!
— У него довольно своеобразное недомогание.
