Ушло.
– Теперь он ваш, – сказал Этан Ринг, сел в наемный автомобиль и хотел вернуться в отель, но попал в растянувшуюся на двенадцать кварталов пробку, возникшую из-за того, что миссис Марта Радецки, шестидесяти восьми лет, сама того не ведая, возникла на пути биоэнергетического фургона Bagels'R'Us. Иначе он непременно бы проехал мимо галереи Пендеретски, не заметив, что там в этот самый вечер празднуют торжественное галаоткрытие новой работы под названием «Фантазия» очень, очень, очень популярного нового таланта – Луки Касиприадин.
Ему казалось, что в костюме он выглядит как пароходный шулер, но тот торговец в пункте проката уверял, что это «просто шик, очень стильно и так к лицу!». Она узнала его из дальнего конца набитого гостями зала – да и как не узнать эти ярко-рыжие волосы, еще более заметные оттого, что половина черепа оказалась обрита. Узнала и кинулась сквозь дебри друзей-гостей-богемы-пьяни-и-наркоты.
– Ты выглядишь как пароходный шулер. – Ее ладонь скользнула по желвакам его челюсти.
– Ты выглядишь как мечта, обретенная в канаве за час до рассвета, накачанная, наколотая и мертвая. – Его пальцы пробежали по колючей стерне вокруг хохолка ее черных волос.
– Люблю, когда ты хамишь, – отозвалась она, протаскивая его сквозь плотную завесу коктейльных стаканов, блеска губной помады и сияния бриллиантов от Картье. Ее пальцы ласково обвели отверстие в его черепе. – Должно быть, твои боссы тебя ценят, раз решились оснастить такой штукой. Идем. Хочу кое-что тебе показать. Предварительный показ грядущих аттракционов. Только для тебя. – Снаружи, на пожарной лестнице ощущалась легкая морось. Она перемахнула через перила, нырнула в неоновые тени аллеи, изогнулась, как кошка, и ловко приземлилась на ноги. Сунула в рот два пальца и по-разбойничьи засвистела: – Йо-хо-хо! Не дрейфь! Давай сюда!
Какая-то возня в полумраке, звяканье, жужжание, отблеск света на полированной поверхности, и в аллее, покачиваясь на консольных конечностях и сверкая дождевыми каплями на желтом блестящем корпусе, показался высокоточный промышленный робот Дорнье. Лука положила руку в черной перчатке на изогнутый пластиковый корпус.
– Лови! – крикнула она и бросила ему какой-то черный предмет. Хлопок безупречно чистых перчаток – вот оно! Микрочип, двадцатая модель Olivetti/IBM.
– Разницу между этой штуковиной – новым биопроцессором и старомодной нон-инвазивной ерундой надо сначала попробовать, иначе не поверишь, – сказала она. – Очевидно, тебя послал Бог. Подумать только, Этан Ринг в Сан-Франциско с сияющей новой дыркой в голове! Ты получишь широкоформатный вариант в люксовом исполнении. Но предупреждаю, не дай себя обдурить название?.. Это тебе не гребаный Уолт Дисней.
Это действительно оказался не гребаный Уолт Дисней.
– Они есть у всех, – объясняла Лука, скользя вдоль мокрых от дождя улиц среди сполохов неонового моря в лужах и над головой. Два странника в ночи – пароходный шулер и новая звезда. А сзади тащится робот. – Просто мы их боимся. Боимся, что если другие люди узнают, они подумают, что мы испорченные- дурные-извращенные или глупые-тупые-бессмысленные, тогда как их собственные головы, головы этих других людей устроены точно так же. Точно так же.
А вокруг особняки конца прошлого века и хромированные чудовища офисов извергали органическую лаву благоухающих сиренью цветов или вытягивались ввысь мощными деревьями, чьи стволы усеивало множество окон, а сами они подпирали ситцевые небеса. Шторы на окнах человеческих нор смотрели на мир мерзкими ухмылками демонов, каждый почтовый ящик выглядел словно вагина с дразнящим раздвоенным язычком, а пасущиеся вокруг велорикши, эти буколические гибриды человека и машины, будто испуганные газели, кидались врассыпную от хищников-таксомоторов, кружащих наподобие акул.
– Компьютерное оборудование находится на борту у робота – это мой Одджоб, мы связаны с ним в реальном времени через мегафлексный инфракрасный канал. Микрокамеры располагаются на головной повязке. Видишь, я далеко ушла от Умберто Бочиони.
Мост через Бухту выкорчевал из земли свои ноги (в ботинках) и отправился в пляс по Окленду, пока пятнадцатилетняя девочка нашептывала длинные, похожие на лабиринт мечтания в ухо Этана Ринга. Лука протащила его через ворота крытого рынка, превратившегося в изукрашенный идеограммами ряд зубов, в заглатывающую неоновую утробу. Внутри освещенные биогазом киоски с подвесными лотками еды и курева стали вдруг пульсирующими органами некоего посткибернетического тела; шумные толпы, кричащие на дюжине различных юго-восточных диалектов, обернулись скопищами тромбоцитов, макрофагов и антител. А сверху звучал голос человека, описывающего фантастическое путешествие под геодезическими линиями собственной кожи. Этан Ринг закричал:
– Ты больная женщина, Лука Касиприадин!
– Но ведь это же не мои фантазии, – прокричала она в ответ. – Это мечта одного несчастного идиота, жертвы СПИДа. Мечта о последнем путешествии доктора фармакологии и магистра искусств в собственное тело, чтобы излечить болезнь, которая теперь скорее всего уже спровадила его на тот свет. Понимаешь, они все живые! Реальные! Наберите 0898 FANTASY и после гудка оставьте все ваши самые темные мечты, самые яркие надежды, доверьте их Луке; абсолютная конфиденциальность гарантируется.
– Правда, ты разметываешь их над тремя городскими кварталами, и люди платят деньги, чтобы подсмотреть их сквозь маленькую дырочку у них в головах.
– Они все в курсе, что я собираюсь делать с их фантазиями. За три месяца работы открытой линии я получила пять тысяч звонков. Разбудила в населении прибрежной полосы глубокую потребность в признаниях. Ты думаешь, я сошла с ума – слышал бы ты кое-что из того, чем я не воспользовалась! Мне нравится думать, что некоторые из моих источников придут и посмотрят и поймут: их откровенность поможет другим несчастным, замученным депрессией идиотам.
– Даже для тебя это уж очень слабое оправдание.
– Но разве не справедливое?
Сморщенный, пронизанный неоном анус крытого рынка, словно фекалии, вываливает их вместе с желтым роботом Дорнье к подножию двадцатиэтажного здания Первого тихоокеанского банка, преображенного чьей-то больной фантазией в обнаженного двадцатилетнего юношу со сказочными мускулами и черными шелковистыми волосами. Пока голос женщины пятидесяти с чем-то лет шепчет сладкую сексуальную ерунду под аккомпанемент реконструированной Джулии Эндрюс, исполняющей порнографическую версию «Любимых вещей»: («Голые черные моряки, кто вас связал плетями?»), провода срываются со своих мест, извиваясь, щелкают, как бичи, и узлом обматываются вокруг напрягшегося левиафана.
