– Не надо, – усмехнулся Hop'pa, – я попрошу его спеть эту странную песню, когда размотаю его кишки по песку…
Митрохин осекся. Ненависть к джиннам рвалась наружу, но вести себя следовало осмотрительно. Еще исполнит угрозу! Он попробовал освободить руки, но веревки держали крепко.
– Мы еще вам покажем, кони педальные, – пообещал Иван Васильевич, – вы, уроды, наверное, и знать не знаете, что такое натуральная классовая ненависть?
– Говорит он как-то странно, – заметил ифрит, – я таких людей прежде не встречал.
– Я человек новой породы, – сообщил Митрохин, – ты про меня еще услышишь. Зуб даю.
– Зуб да-ю, – пробормотал джинн и покосился на пленника, – это что значит?
– Не скажу! – объявил тот. – Хоть пытайте меня, ничего вам не скажу!
– Пытать, говоришь. Это обязательно, – пообещал силат, – сначала Мудрейший поговорит с тобой, а потом поговорю я. – Он потер ладони. – Не думаю, что наш разговор тебе понравится. Ты мне все расскажешь, человечек. Откуда пришел, куда шел, зачем шел. Когда утратил рассудок и почему. Все, все расскажешь.
– Сам ты утратил рассудок! – прорычал Иван Васильевич. – Психопат бледнолицый!
Силат не удостоил пленника ответом. Только усмехнулся недобро.
Телега покачивалась, подпрыгивала на ухабах, ехали почти все время по бездорожью, определяя короткий путь по наитию.
Айван некоторое время извивался, стараясь освободиться, потом затих в изнеможении. Враги удовлетворенно переглянулись – наконец-то беспокойный человечек понял, что дергаться бесполезно. Но причиной спокойствия пленника была не только усталость. Под пальцами он нащупал торчащий из досок гвоздь и, опасаясь упустить столь ценную добычу, начал аккуратно и планомерно перетирать веревку. Действовал он в тишине, изображая покорность судьбе, то есть почти не шевелился, поэтому работа двигалась медленно.
Грубая веревка оказалась очень прочной.
Джинны забеспокоились. Силат задрал лицо к небу. Ифрит заулюлюкал и зацокал языком.
– Ух ты!
Привлеченный странными звуками, напоминающими хлопанье крыльев, Иван Васильевич приподнял голову и увидел, что над ним кружит в причудливом танце тонкая женщина в темных одеждах.
Рыжие волосы, отпущенные на свободу, растекались в воздухе, рябили, контрастируя с бледным, как снег, лицом. За спиной у женщины трепетали два широких крыла.
«Гула», – понял пленник. Удивительное создание кружило над телегой, складки одеяния трепетали на ветру, облепляли восхитительную фигуру, полную грудь с парой крепких сосков, проступающих сквозь одежду. Точеные бедра. Длинные ноги.
Митрохин повернул голову и увидел, что в небе кружит не меньше сотни гул. Они то опускались ниже, то поднимались вверх, будто намеревались рассмотреть караванщиков во всех деталях или демонстрировали себя.
Hop'pa бросил взгляд на пленника. В нем явственно читалась досада.
– Ничего, я полежу тут, развлекайтесь, – ухмыльнулся Митрохин, представляя, как разделается с веревкой и сбежит.
– Заткнись, – буркнул Hop'pa.
– Хороша-а-а, – мечтательно протянул ифрит.
– И ты заткнись. Мы должны доставить его Мудрейшему. И доставим.
– А я разве против?.. Ой, гляди, какая. Ух-х.
Гулы пошли на посадку. Они приземлялись, складывая крылья за спиной. Некоторые призывно манили ифритов пальчиками.
– Гулы, как всегда, некстати, – проворчал Hop'pa.
– Да ты что?! – вытаращился на него ифрит. – Когда это гулы были некстати?
– Да ладно тебе, – вмешался Айван, – куда я Денусь? Я же связан… Идите развлекайтесь…
Он запнулся, потому что гула, еще недавно парившая в вышине, приземлилась в нескольких шагах от телеги. Вблизи она выглядела очень привлекательно. Большие зеленые глаза излучали страстное желание. Гула облизала полные губы, подошла ближе и провела длинным ногтем по деревянному борту телеги.
– Как тебя зовут? – спросил Hop'pa.
– Ракша, а тебя?
– Я Hop'pa.
– А он? – гула лукаво посмотрела на ифрита, и тот выпалил, таращась с восхищением на совершенное тело:
– Меня зовут Шмаакс.
– Мы везем пленника к самому Каркуму Мудрейшему, – сказал Hop'pa, – и не можем оставить его без присмотра.
– Куда он денется из этой повозки? – гула надула губки. – Мы ведь разобьем лагерь прямо здесь.
