громким треском захлопнув дверь. Прямо перед его носом. Сбежала вниз по лестнице, вылетела на улицу, услышала за собой визгливый, злобный вопль Джинни:
– Тина, опомнись, что ты делаешь? Вернись, немедленно вернись!
Она бежала по аллее и плакала, плакала громко, горько, навзрыд! И не могла прекратить отчаянные рыдания даже после того, как увидела, что на нее удивленно смотрят люди...
Влетев в свою комнату. Тина бросилась на кровать, долго-долго лежала, не открывая глаз, даже не пытаясь пошевелить ни руками, ни ногами. Вообще ничем! Она все еще видела перед собой этого лысого толстого самца с его маслеными глазами и мокрой сигаретой в уголке тонких, похотливых губ.
Затем последовало неизбежное воспоминание о той самой коробочке, которую Джинни достала из верхнего ящичка обшарпанного комода, открыла и сунула ей под нос. А как же иначе? Иначе и быть не может. Поскольку желание просто так никогда не проходит! Наоборот, оно становится все больше и больше! Оно требует своего все сильнее и сильнее! Тина с силой зажала уши и отчаянно замотала головой из стороны в сторону, перемежая глухие стоны с тупым мычанием...
Снова и снова из уголков памяти вдруг возникал тусклый блеск иглы, негромкое журчание подогреваемого в ложечке состава дозы, ожидание бесконечного удовольствия. И горькие воспоминания о том, что было потом. Но все только потом. А сейчас? Сейчас лишь острое, как никогда раньше, желание! Дай, дай, дай...
Откуда-то издалека она услышала мягкий, теплый голос Яны:
– Телефон, Тина! Тебя к телефону. Ты не спишь. Тина? Тина! Ты подойдешь, Тина?
Она постаралась не закричать, попыталась зажать рот рукой, но только больно сама себя укусила... Яна прекратила звать ее к телефону. Тина посмотрела на следы укусов на руке, которые сама себе сотворила от боли, ожидания и бесконечного отчаяния. Эта боль сковала все ее тело, лишила его смысла и разума... Интересно, а Фитцу дадут его положенную дозу?
Скорее всего, нет. Они ведь крутые! Что хотят, то и воротят! Да, но... И вдруг вспомнила про заначку в косметичке. Может, этого ей хватит? Может, ей тоже будет хорошо?
Руки тряслись, и был даже момент, когда ей вдруг показалось, что в косметичке, кроме обычных женских мелочей вроде губной помады, флакончика духов, лака для ногтей и тому подобного, ничего нет. Но вот пальцы все-таки нащупали знакомую обертку... Тина сделала глубокий вдох, задержала воздух в легких до тех пор, пока руки не перестали предательски дрожать, затем, стараясь делать все как можно аккуратнее, скрутила бумажную трубочку, насыпала туда волшебную травку пополам с порошком, прикурила и легла на кровать. Блаженство! О, это непередаваемое блаженство полета в бесконечность!
Обычно она всегда боялась делать это в собственном доме из-за специфического запаха «дури», но сегодня был тот самый случай, когда непреодолимое требование души было сильнее любого риска!
Потом Тина широко открыла оба окна, растерев в мельчайшую пыль крохотный остаток чинарика, высыпала ее на улицу и довольно вздохнула. Микродоза не избавила ее от желания уколоться, чтобы «улететь по-настоящему», но хотя бы отодвинула его на потом, хотя бы позволила залезть под одеяло и забыться глубоким сном.
Глава 6
Рик Стассен, толстый светловолосый мясник, искренне считал себя милым и вполне доброжелательным человеком, который совсем не по своей вине попал в передрягу, грозившую перевернуть всю его, казалось бы, так хорошо налаженную жизнь. Он давно и долго думал обо всем этом, засиживаясь допоздна в своей крохотной комнатке на первом этаже огромного старого дома Вараков. Порой в полной темноте, не зажигая света. Изредка даже искренне надеясь, что сумеет выбраться из всей этой передряги. Иногда в отчаянии плача, потому что достойного выхода как не было, так по-прежнему и не представлялось. Потому что каждый раз сознание возвращало его в прошлое, в то далекое безвозвратное прошлое. Ведь то, что с ним случилось, уже случилось!
Ему было сорок, а он не знал даже, куда, собственно, ушли все эти годы. Рик пришел в магазин двадцать четыре года назад, когда Уолтер был еще совсем ребенком и вечно путался у всех под ногами. Тогда Рик жил в небольшой комнатке на третьем этаже, потому что большую часть нижних занимал магазин. Это, как ему помнилось, были очень хорошие годы. Вплоть до наступления войны.
Семья сделала его другим. Поскольку до этого он был всего лишь неотъемлемой частью серых задних дворов, где, казалось, вечно идет дождь, где постоянно приходилось стоять за чем-то в очередях, где все, включая родных сестер, хотели сделать ему побольнее... В семье Варак жизнь Рика в корне изменилась. Он почувствовал себя человеком.
Плохие годы начались, когда Гас чуть было не потерял магазин и им пришлось, сцепив зубы, надеясь только на самих себя, бороться за выживание...
И все-таки это было здорово – осознавать себя участником чего-то по-настоящему важного. Жить, работать, смотреть, как растут дети – Генри, Уолтер, а потом и Тина... С ними у него всегда все было в порядке. Он, как мог, им помогал, а если Гасу и его жене было нужно куда-нибудь уйти, присматривал, пока они были совсем маленькими, кормил их, гулял с ними...
Ему совсем не хотелось что-либо менять. Зачем? В этом-то и крылось нечто забавное: люди почему-то все время пытаются вытолкнуть тебя из одного места, где тебе тепло, удобно, а главное, безопасно, совсем в другое, где тебя никто не ждет, где придется долго, иногда весьма болезненно обживаться, где совсем неизвестно, как все сложится...
Основную трудность, как ни странно, представляли не хозяева, а те, кто приходил в магазин делать покупки. Иногда, конечно, просто грошовые, но ведь покупатель есть покупатель, он всегда прав, и тут уж ничего не поделаешь. Гас внимательно следил за ним, вроде бы незаметно помогая решать, казалось бы, мелкие вопросы с надоедливыми и, чаще всего, на редкость капризными посетителями. Пока он сам не научился это делать. Всегда улыбайся, всегда говори громко и уверенно, никогда не забывай их имен, как можно чаще спрашивай о здоровье родственников и детей... В общем-то это совсем не трудно. Однако памяти, концентрации и внимания требует. А главное – надо было научиться прятаться за широкой, искренней улыбкой. Улыбкой для этого чертова покупателя!
«Мама», то есть жена Гаса, все время подталкивала его: – Тебе надо завести девушку, Рик. Тебе обязательно надо иметь девушку! Иначе нельзя. Надо встречаться, потом жениться, создать семью...
– Обязательно! – улыбаясь, обычно отвечал он. – Обязательно все сделаю, мама. Но только не сейчас, позже, когда хоть чуть-чуть встану на ноги.
Та девушка понравилась ему сразу же – худенькая, аккуратненькая, с чистым личиком... Рик даже помнил, как он густо покраснел, когда робко пригласил ее на первое свидание. Они встретились ровно шесть раз. Он к ней даже не прикоснулся. В том самом смысле!.. Они просто гуляли, смеялись, шутили. Вараки подшучивали над ними, но искренне и по-доброму. В последний раз, когда он поздно вечером провожал ее до дому и, доведя до крыльца, хотел поговорить о фильме, который они только что посмотрели, она вдруг, совершенно неожиданно, обхватила его за шею, притянула к себе и впилась в него горящими губами. Придя в себя, он вдруг резко, сам толком не понимая почему, ее оттолкнул... Они тогда оба чуть не упали. Девушка ничего не сказала. Только стояла, тяжело дыша, и пристально, не мигая, смотрела ему прямо в глаза. Затем медленно повернулась и ушла в дом...
Его призвали в армию, когда ему стукнуло уже почти тридцать. И сразу отправили в форт Девон, где он провел чуть больше двух с половиной лет, в основном показывая новобранцам, как надо правильно рубить и резать мясо. Вообще-то там было совсем не плохо. Со временем его сделали сержантом, заметно увеличили жалованье, перестали каждый день гонять на плац, выделили отдельную комнату... Раз в неделю Рик обычно писал длинные письма Гасу, «маме» и детям. Тине тогда было почти, семь, Генри – чуть больше двенадцати, а Уолтеру – уже около шестнадцати.
А вот когда он вернулся из армии, все почему-то пошло уже совсем по-другому. За два с половиной года исчезло что-то очень важное, скрепляющее их всех до войны, делавшее их жизнь полной, нужной, осмысленной... Работа была той же самой, дом таким же, мясником он стал даже еще более классным, а вот люди... Они все от него как-то отдалились, стали чуть ли не чужими. Почему? Вечерами Рик по-прежнему сидел с ними на кухне или на ступеньках крылечка. Они пили пиво, болтали, шутили, кивали друг другу, а потом ему вдруг все надоедало, он вставал, натянуто улыбаясь, говорил им, что почему-то очень устал, и уходил. Либо к себе в комнатку, либо на улицу, чтобы погулять одному. Совсем одному! В армии такое с ним тоже бывало. Кстати, когда его уволили, то есть, говоря по-военному, демобилизовали, худосочная
