— Я, знаете, тоже предпочитаю на отдыхе жить в отдельной палате. Ни от кого не зависишь, хочешь — читаешь, хочешь — спишь. А то, говорят, еще такие храпуньи среди нашего брата попадаются, почище мужиков! — И она весело засмеялась, и ее чуть вздернутый носик мило сморщился.
— А я первый раз в санатории, — признался Александр Алексеевич.
— Вам здесь понравится, — убежденно сказала блондинка. — И хорошо, что мы на горке, подальше от города. А то за год московская толчея так надоедает. Я шесть лет назад открыла этот санаторий и теперь езжу только сюда, правда, стараюсь подгадать на сентябрь-октябрь, но нынче вот удалось выбраться только в ноябре, «Жигули» никак не могла отремонтировать, все тянули-тянули, пока не догадалась положить на лапу. Так это, кажется, называется? — И она снова засмеялась и без всякого перехода спросила. — А вы тоже москвич?
— Москвич, — сказал Александр Алексеевич и неожиданно для самого себя добавил. — Получил недавно квартиру в Беляеве. Далековато, но район чудесный.
— Так мы с вами совсем соседи, — обрадовалась блондинка (по крайней мере Александру Алексеевичу показалось, что она именно обрадовалась). — А я живу на Обручева, совсем рядом с Ленинским, знаете, такой большой кооперативный дом?
— Знаю, — тоже обрадовался Александр Алексеевич. — Красивый домина. Квартиры, наверное, у вас там шикарные?
— Жить можно, — засмеялась блондинка. — Только что это мы начали знакомство с адресов? Представьтесь, пожалуйста.
— Александр Алексеевич, — вспомнив, что сидя, кажется, знакомиться не принято, он привстал с кресла.
— Ну, какой вы Алексеевич! — улыбнулась блондинка. — Я вас буду звать просто Сашей. А вот как меня зовут, вы без труда угадаете, если сообщу вам, что родилась в мае сорок пятого года, — видите, я пока еще не скрываю своего возраста, и что пана у меня был генерал.
— Понятия не имею, как называют своих дочерей генералы, — простодушно сказал Александр Алексеевич.
Блондинка снова засмеялась и смеялась долго и заразительно. Смех этот было приятно слушать, и может, как раз в нем-то и заключалась ее изюминка?
— Ой, я сбила вас с толку, — все еще сквозь смех проговорила блондинка. — Папа тогда еще не был генералом, он тогда был, кажется, только подполковником или даже майором. В общем, военным человеком. И как должен был назвать военный человек свою дочь, которая родилась в мае сорок пятого года? — Блондинка сделала паузу, но так как Александр Алексеевич молчал, не стала томить его. — Конечно же. Викторией, что значит «победа». А для друзей — Вика. — И она протянула Александру Алексеевичу свою руку, оказавшуюся очень маленькой и нежной.
Так они познакомились. И уже на следующий день курортная жизнь перестала казаться Александру Алексеевичу скучной и однообразной. Ванны они принимали примерно в одно и то же время — сразу после завтрака — и потом шли гулять. В те пять дней, до знакомства с Викой, Александр Алексеевич изучил только один маршрут до «Красного солнышка», но она потащила его и на «Малое седло» и на «Большое», и вела его не обычным путем, по которому шло большинство курортников, а по туристской тропе, где за час им попадались от силы один-два человека. Хотя деревья, росшие по склонам, уже сбросили листву, но так густо теснились вокруг тропы, что отдельные ее участки всегда были в тени и оттого казались мрачноватыми и таинственными. Попадались на пути и романтичные гроты, чьи своды устрашающе нависали над самой головой. Правда, их романтичность несколько смазывалась оставленными на седых камнях автографами бесчисленных Люб, Кать, Марий, Николаев, Романов, Дим, Петь, Пилипенко, Сидоренко, Столяренко. А одна надпись, сделанная на века, не без юмора сообщала: «Здесь проходил Андрюха Маклай». Нет, она молодец, что открыла для него эту пустынную тропу. Александр Алексеевич был по натуре человеком замкнутым, стеснительным, предпочитал одиночество, хотя и тяготился им, поэтому та масса людей, которая обтекала его со всех сторон по пути к «Красному солнышку», действовала на него удручающе.
Теперь же, пройдя вместе со всеми не больше километра, они сворачивали вправо и оказывались практически совершенно одни. И тогда можно было говорить и говорить, не опасаясь, что твои слова услышат чьи-то чужие уши, для которых они вовсе не предназначались. Говорили они о разных пустяках и о вещах серьезных. Александр Алексеевич — о своей машине, о поставщиках, которые способны укоротить жизнь наполовину, о том, как мечтал попить пивка со своим лучшим, еще со студенческой скамьи, другом Колькой Ильиным, но теперь нисколько не жалеет, что вместо Ленинграда попал в Кисловодск. Вика сообщила ему, что работает в издательстве старшим редактором, но работу свою охарактеризовала коротко — «скукота» и больше не добавила к этой характеристике ни слова. Зато она просвещала Александра Алексеевича в вопросах искусства, рассказывала о театральных премьерах, о фильмах, которые крутили только на просмотрах, о выставках, куда попасть без пригласительного билета можно, лишь простояв в очереди целый день. Из рассказов Вики он узнал, что среди ее знакомых немало людей известных, некоторых он даже видел по телевизору. Слушая ее, он чувствовал, что она из какого-то другого мира, мира изысканных мыслей, чувств, привычек.
Оставшись один в случайно доставшемся ему полу люксе, Александр Алексеевич перебирал в памяти все, что говорила ему Вика, и с горечью осознавал, как далека она от него или, может, он от нее? — и что надо, пожалуй, пока не поздно, пока не влюбился, как последний мальчишка, отказаться от роли сопровождающего, которую она определила для него еще в первый вечер их знакомства.
— Вы знаете, Саша, — сказала она тогда, — предлагаю заключить союз. Я буду показывать вам достопримечательности Кавказских Минеральных Вод, а вы должны быть моим кавалером, всюду меня сопровождать и защищать от преступных посягательств. Мои прежние компаньоны, соседи по столу, сегодня уехали — один во Львов, другой в Одессу, и я осталась одна-одинешенька. — Она засмеялась, давая понять, что предложение это шутливое, так что он волен его не принимать.
Но он легкомысленно принял его и теперь действительно оказался каким-то пажом при Вике, и именно в этом качестве, судя по всему, он ее как раз и устраивал.
— С вами я чувствую себя в безопасности, — говорила она. — Когда вы рядом, я спокойна: мне не начнут говорить пошленькие комплименты и не станут приглашать в «Замок коварства и любви». Джентльмены видят, что я уже занята. И вам, надеюсь, не очень неприятно быть вместе с молодой очаровательной женщиной, на которую все пялят глаза?
Александр Алексеевич обижался, и она легонько шлепала своим пальчиком по его губам и смеялась: «Вам не идет дуться. Ну, перестаньте, а то я рассержусь». Конечно же, довольно скоро Александр Алексеевич объяснился Вике в любви. Зачем он это сделал, на что рассчитывал, он и сам не знал. Ведь у него семья, которую он не собирался бросать, и Вика была не из тех женщин, ч го согласны на мимолетную интрижку, в этом он убедился, да и он никак не представлял себя действующим лицом такой интрижки. В общем, чувство, в котором он признавался Вике в том самом гроте, где проходил Андрюха Маклай, было расплывчатым, неопределенным и со стороны, наверное, довольно смешным.
— Это я виновата, — серьезно сказала Вика, выслушав его сбивчивые объяснения. — Вот и вы, такой бука и нелюдим, а тоже не устояли. Знаете, у меня просто какое-то врожденное кокетство. Я стараюсь каждого мужчину влюбить в себя, а потом не знаю, что с ним делать. Вы только не принимайте все всерьез, мы же на курорте, вот и относитесь к встрече со мной как к легкому курортному роману. Вернетесь домой, займетесь своей машиной, которая экономит целых четыре процента проката, — видите, я запомнила, — усовершенствуете ее, так что она будет экономить пять процентов, и, поверьте, я очень быстро выветрюсь у вас из головы. Хотя мне это будет немножко грустно. Впрочем, я, кажется, опять кокетничаю.
— Поверьте мне. Саша, — продолжала она, снова становясь серьезной, — может быть, я выгляжу немножко легкомысленной и доступной, что ли, — будем до конца откровенны, — но я очень строго отношусь к своим чувствам. Вы мне нравитесь, вы мягкий и добрый человек, честный и порядочный, и наверняка отличный работник. Но вы — не герой моего романа. Вы знаете, я признаю только одну любовь — любовь-страсть, когда человек ради любимой совершает безрассудные поступки, не боясь показаться смешным или сумасшедшим. Не смейтесь, но я безумно бы влюбилась в какого-нибудь джигита, — так, кажется, величают себя жители окрестных аулов? — если бы он выскочил вдруг на лихом скакуне на эту тропу, накрыл меня буркой и увез в горы. Но, увы, нынешние горцы предпочитают завоевывать женщин червонцами, которые зарабатывают их жены, торгуя пуховыми платками на пятигорском базаре. Вот и вы,
