Заклинатель продолжал монотонно бормотать из глубин темной пещеры. Я посвистел, призывая демонического пса, но Гырга сейчас не обращал на меня никакого внимания, он отполз подальше от страшного человека и с увлечением глодал в углу пещеры крупную берцовую кость, похожую на человеческую.
«Гнусная все же тварь, – подумал я, – ох и гнусная».
Голос неожиданно смолк, и в тот же миг я заметил, что к решетке, утопая в песке, бредет высокая фигура в длинной темной мантии…
По обыкновению, являясь в мрачные чертоги Нижних Пределов из верхнего мира, где царил свет и творились великие дела, Заклинатель присаживался возле решетки на невысокий табурет и демонстративно зажимал пальцами нос. Так выглядела обычная прелюдия к нашей «беседе».
Потом он говорил, говорил, говорил… Голос его, поначалу тихий, постепенно заполнял все вокруг и начинал звучать громогласно, словно был и не голосом вовсе, а раскатами грома. Я чувствовал, что наши разговоры – часть ритуала, призванного меня разрушить. Я знал, что темный человек пришел с тем, чтобы проникнуть в мое сознание и завладеть им. И я сопротивлялся, как мог. И у меня были силы, чтобы противостоять ему. Не знаю, откуда они брались в моем искалеченном, исхудавшем теле, но они все еще были…
– Ваше зеличес-ство? – саркастично вопрошал Заклинатель. – Ах да, это действительно вы, но вас-с не узнать, вы только пос-смотрите, в кого вы превратились, ваше величес-ство. Это же прос-сто омерзительно. Ваша зарос-сшая черным волос-сом, располос-сованная Кевларом одноглазая морда – она вызывает у меня отвращение. Да она у вс-сех вызовет отвращение. Не хотел бы я выглядеть так. Уж лучше умереть, ваше величес-ство. Вы об этом не думали?
– Ничего, – отвечал я, – шрамы украшают мужчин и укрощают женщин.
Каждый раз я придумывал для него что-нибудь новенькое. И всегда мои шутки отзывались в нем лютой злобой, он вскакивал в ярости, выкрикивая ругательства на незнакомом грубом языке, взгляд его становился холоден и колюч, глаза метали молнии. Для колдуна он был слишком вспыльчив. О чем я непременно ему сообщал.
– Что-то с нервами у тебя не в порядке, дружок, я бы на твоем месте поостерегся. В следующий раз, если ты вот так выйдешь из себя, тебя непременно хватит удар, и мне не с кем больше будет общаться.
Подавив очередную вспышку гнева, Заклинатель садился на табурет и продолжал вести со мной разрушительный диалог, возвращаясь к своим обыкновенным спокойным и насмешливым интонациям. Он говорил и говорил до тех пор, пока не доводил меня до исступления. Он заклинал меня змеиным голосом, вторгался в мой разум, искажал его, трансформировал, а когда уходил, я все еще слышал, как его слова проникают в меня, гремящим колоколом звучат в голове и рвут на части душу. «Я – омерзителен, я – жалок, я – никто»…
Змеиные интонации голоса напоминали мне брата Фаира, он тоже не говорил, а выдыхал слова, проникновенно и страстно, словно вместе со словами из его горла выходил яд, способный отравить собеседника. Эта странная общность их речи натолкнула меня на некоторые мысли, что развитие моего темного братца в сторону оккультных наук и черной магии скорее всего – заслуга Заклинателя. А не проник ли он в мозг юного Фаира, как сейчас старается проникнуть в мой?..
Заклинатель дурманил, заставлял меня поверить в свою никчемность, глупость, бесполезность, бессилие, и в то же время он всегда давал шанс, указывал на то, что спасение близко, достаточно протянуть руку, соединиться с силой, равной которой нет в мире. Он умело отравлял разум, тяготил душу, мучил и ломал меня…
И все же я держался. Отчаяние не могло завладеть мною полностью, потому что я видел в жизни смысл, у меня было мое предназначение… Отец хотел, чтобы я стал королем Белирии, его предсмертная воля диктовала мне: объединить королевства в одно. Белирия станет единым государством, и я буду ее королем во что бы то ни стало. Я выберусь на поверхность и поведу войска на Вейгард. Я пойду войной на Вилла, Преола, на Лювера, на Дартруга и конечно же на Фаира. Я сброшу их всех с престолов одного за другим за то, что они хотели уничтожить меня, и даже весьма преуспели на этом пути. За все, что они сотворили со мной, они должны быть наказаны. Месть моя будет страшной.
– Прос-снись к новой, примкни к нам, – громоподобно ревел Заклинатель, – ты должен быть с-сильнее вс-сех, и ты станешь с-сильнее, ты знаешь, на чьей стороне с-сила. Ты жалок сейчас, но мы тебе поможем. Мы с-сделаем тебя влас-стителем мира…
Сжимая зубы до боли в челюстях, я снова проговаривал спасительные слова: «Если у меня хватит воли и жизненных сил – я выдержу, я непременно вырвусь из клетки…»
Я знал теперь, кто мой главный враг. Его лицо было у меня перед глазами, его голос проникал мне прямо в душу, но не мог заставить меня свернуть с намеченного пути.
Со времени нашей последней встречи помощник Фаира значительно раздался в плечах и помолодел. В те времена, когда я знал его в Центральном королевстве, он был совсем стариком – лет семидесяти от роду, седовласый и согбенный годами, с лицом, изборожденным сетью морщин. Любой, кто видел Заклинателя тогда, мог бы подтвердить, что он производил впечатление человека, прожившего долгую, полную лишений и страданий жизнь. Впрочем, люди все равно боялись его, несмотря на преклонные лета. Теперь же возраст его был неопределенным. На первый взгляд он казался совсем юным, но, если приглядеться – в глазах его можно было различить многолетнюю усталость, а возле рта иногда проступали предательские складки. Едва возникнув, вестники старости затем медленно растворялись, словно в теле Заклинателя бродили магические элементы, уничтожая любые проявления прожитых лет…
Темный человек знал, что его речи задевают меня до глубины души. По привычке я начинал подергивать серебряную серьгу. Как правило, я делал это перед тем, как прикончить кого-нибудь, или же после того, но, увы, сейчас дальше этих жалких подергиваний дело не шло, ведь я был безоружен, слаб, к тому же меня отделяла от Заклинателя железная решетка…
Он же ощущал себя рядом со мной – одноруким и одноглазым калекой – настоящим победителем, он торжествовал, ведь упечь меня сюда, низвергнуть в Нижние Пределы было воплощением его дьявольского замысла. Теперь я был в этом уверен как никогда. Он все говорил и говорил, слова его обладали особой интонацией, словно он хотел донести до меня одну только мысль: «Я – ничтожество. Я больше ничего не стою в этой жизни. Я больше никогда не вернусь в мир людей. Я – калека. Я должен смириться со своей скорбной участью и отдаться во власть отчаяния… А затем переродиться, перейти на его сторону. Ведь я нужен ему в услужении».
В конце концов я терял силы, я был измотан этой борьбой, я падал на горячий песок, закрывал обращенное к нему ухо уцелевшей рукой, и слезы лились из моего глаза, а пустая глазница увлажнялась.
