острием сабли ему в грудь. Получилось удачно, клинок вошел нападающему под подбородок. Сбив хрипящего станишника ударом кулака, Андрей перешел в наступление. Топором он владел мастерски. Сказывались ежедневные тренировки. Среди татей мастеров не наблюдалось. Действовали они резко, вкладывая в удар всю силу, глубоко уходили за разящим оружием, что позволяло Андрею вести их, подрубать ноги и бить острием по бородатым чумазым лицам. Хотя бился воевода мастерски, вскоре почувствовал, что враги одолевают. Слишком много было напавших. Уже прошлись вскользь шестопером по плечу. Саблей ткнули в грудь, хорошо зерцало защитило.
Дружинники оборонялись отчаянно. Но их прижимали к лесу. Хорошо, что почти все беглецы опомнились и вернулись. Страх страхом, но если кто прознает про трусость в бою, их ожидает неминуемая кара.
Андрей отбил топором нацеленный в голову клинок и ощутил, что сознание меркнет. Как и много раз прежде он погружался в сумрак. Уже знал, что за этим последует. Будто во сне привидятся странные незапоминающиеся картины, потом появится малая точка яркого света, затопит все вокруг, и он вынырнет в реальность. Так и получилось…
Воевода стоял на колене, держа в вытянутой руке топор. Железо на пару ладоней вошло в тело разбойника с алебардой. Оружие выпало из ослабевшей руки. Сам он захрипел и стал заваливаться на Андрея. Воевода вырвал топор, отпихнул врага тычком в грудь. И поднялся.
Боярских ратников уцелело шестеро. Среди татей только один. Дружинники вытащили разбойника из кустов, куда его отправил удар шестопера. Разбойник сидел, привалившись к стволу дерева, тяжело дышал, захлебываясь воздухом. Временами переходил на хрип. Ему переломало ребра. Отбитые легкие плохо справлялись с работой.
– Я тебя знаю, – проговорил Андрей с удивлением, – ты из Болотной пяди.
Мужик поспешно закивал. На воеводу он смотрел со страхом. Знал, что преступников тот не жалует и может придать самой лютой смерти. В ближайших деревнях говорили, лучше в Разбойный приказ угодить, чем к лютому воеводе на допрос.
– Ты же на земле сидишь. Почто в тати подался? Нешто оброк так велик?
– Не оброк тяготит… – выдавил мужик, – прин
– Похоже на правду, – Андрей нахмурился. – Потому и почту Государеву взяли?
– Потому, – тать облизнул губы, – подманивали мы тебя. Знали, что сам поедешь с отрядом.
– Кто вас надоумил? – Этот вопрос Андрей задавал прежде много раз. И всегда получал неожиданные ответы. Люди, которым до него и дела никакого не должно было быть, он их и знать не знал и в глаза не видел, вдруг проникались жгучей ненавистью и нанимали убийц, чтобы с ним поквитаться. Вот и сейчас от ответа мужика из Болотной пяди Андрей не ждал новостей. Спрашивал просто так, по многолетней привычке. Знал, что тот назовет очередное неизвестное имя. Но мужик его порядком удивил.
– Бо… боярин наш. Семен Тимофеевич Глинский.
– Не врешь? – Андрей помрачился челом.
– Не сойти мне с этого места.
– Что ж, все ясно, – процедил воевода, глянул на мужика исподлобья. Понял, что тот говорит правду. Чтобы такую засаду устроить, потребно много денег иметь. В первую голову нанять столько людей для засады – сребра немало уйдет. Пушки – тем паче расходная статья. Шутка ли, три рубля одно ядро. Железный и каменный жребий, само собой, много дешевле обошелся. А пригнать длинноствольные орудия на место, а вкопать их – сколько времени и сил потребно. На такие затраты только родовитый боярин сподобится. Значит, и вправду, Глинский. Больше некому.
– За то, что честен со мной, останешься жить, – порешил Андрей.
– Спасибо, – раненый едва не прослезился, – век не забуду твою доброту, воевода…
– Ты лучше о спасении души подумай. И о том, как перед боярином будешь оправдываться, что не сделал того, о чем тебя просили.
– Уйду, – пообещал неудавшийся убийца, – вот токмо вернусь в Болотную пядь, вещички соберу, какие имеются, бабу свою, ребятишек прихвачу. И немедля уйду. К другому барину подамся. Токмо с земли буду кормиться…
– Здраво мыслишь, – одобрил Андрей, – а будешь баловать, закончишь дни на дыбе. Детишек с
– Ты о каком законе толкуешь? – поинтересовался мужик. – Божьем бо человеческом?
– И об том, и об этом, – назидательно заметил воевода, – основание у них одно. От одного корня. И видится мне, что со временем сольются и вовсе воедино заповеди Господни и указы государственные, для страны и народа пользительные.
Так глубоко мыслил воевода, что мужик даже рот разинул, дивясь изливающейся на него мудрости. И такого человека хотел боярин Глинский уморить! Да за это его самого надо псами потравить.
– Век буду заповеди и законы чтить, – пообещал раненый, кашляя, – и детям своим накажу.
Потом сидели у костра. Перед обратной дорогой – не меньше полутора суток – решили сделать привал, и затем уже двигаться без остановки, до самой Обонежской пятины. Воины неспешно закусывали. В дороге еда всегда скудная – вяленое мясо да сушеная рыба. Воевода сидел в стороне, начищал тряпицей зерцала, призванные не только защитить спину и грудь, но и ослепить врага ярким блеском. Потом занялся топором – чистил от ржавчины, точил, трогая кромку лезвия большим пальцем. Попутно думал. Стоит ли возвращаться к боярину? С одной стороны, пообвыкся он в Обонежской пятине, жизнь его вполне устроена, терем стоит, людишек в услужении почти десяток. С другой – если боярин задумал от него избавиться, то попыток этих уже не оставит, потому как характер имеет злой и упрямый.
К тому времени Андрей уже понял, что отличается от других людей. Поначалу он почитал недугом то, что не старится. Даже пытался поделиться рассказами об особенностях своего тела с другими. Но народ на Руси дюже суеверный. Стоило Андрею только заикнуться о том, что он уже очень давно живет на белом свете, как немедленно люди подозревали в нем нечистую силу и пытались учинить какую-нибудь пакость. Раз он просидел в порубе почти неделю. Удалось бежать, подкупив охранника. В другой раз его едва не подвергли пытке, почитая черным колдуном. А уж попыток его убить и сосчитать нельзя. Каждую неделю какое-нибудь заурядное покушение случалось.
– Падшие старались? – поинтересовался я с пониманием.
– Конечно, падшие, пари есть пари. Старались так, что тебе и во сне не приснится. Но ему все, как с гуся вода.
За долгие годы Андрей привык хранить свою тайну. Понял, что пусть лучше он один за собой удивительное свойство знает. Целее будет. Подумал, и решил, что это не недостаток или болезнь, а дар, данный ему богом. В принципе, так оно и было.
В тот же день принял решение. Отправил дружинников и раненого татя на Обонежье, повелев отпустить на все четыре стороны, как достигнут границ пятины, а сам развернул коня и поехал восвояси. Пока не знал, где осядет, и что будет делать…
Да и место для дальнейшей жизни выбирал вовсе не он, а архангел Гавриил, исходя из наибольшей безопасности для своего подопечного.
«Может, какая-нибудь ближайшая к Москве волость?! – думал Гавриил, поглаживая нимб, – там, вроде бы, поспокойнее. Главное, не на окраине государства, чтобы без крупных набегов обошлось. А то ливонцы, свены, татарва и прочие понаедут. Глаз не хватит за всеми уследить».
– Обалдеть! – сказал я, отхлебывая портвейн. – Ну и история. Складно рассказываешь, бес. Мне нравится.
– Это потому, что эту историю я не от одного черта слышал, а от чертовой дюжины чертей. Правда, все они по-разному трактовали события. Но суть все равно одна.
– Ты давай трави дальше свои байки. Что с ним потом было?
– Гляди-ка, заинтересовался, – осклабился Кухериал. – А я вот возьму, и не буду дальше ничего рассказывать. И что ты тогда сделаешь?
– А я тогда не буду никого убивать.
