своим золотым «Ролексом», — и совместных усилий. Сейчас, главное, жало вырвать.
— Понимаю, — кивнул Андрей.
Он уже успел ознакомиться с последними оперативными сводками по городу. Один из активных членов малютинской бригады по кличке Жало вчера ночью был задержан за драку в ресторане «Капитолий». У арестованного было изъято два с половиной грамма героина.
«Я тебя посажу. — Глядя в удаляющуюся спину убийцы, Шолохов собирал оброненные папки. — Я посажу тебя, Лыжник, обязательно. На всю оставшуюся жизнь».
Это была эмоциональная мысль Шолохова. Рациональная мысль Шолохова была иного рода: «Вырвать Жало из следственного изолятора — стремление объяснимое. Но за каким дьяволом его к нам-то занесло?» И Андрей рванул в кабинет, покинутый Лыжником.
Участковый Войтенко, рассматривая у настольной лампы бумажку подозрительно зеленого цвета, поднял голову и спешно убрал бумажку в карман.
— Зачем он здесь?! — Андрей наклонился к участковому.
— Да интересовался. — Войтенко чихнул, с отвращением глядя на две кипы документов, зажатые под мышками опера. — Пыли-то! Пыли! Як на шахте угольной!
— Интересовался — чем?! — опять уронив все свои «висяки», Шолохов ухватил участкового за лацканы.
— Да Брусникиным, шо в изнасиловании подозрели! Я еще когда Кузьмичу об ем докладывал! Так он в протоколе дежурного Дрозденкой подписался, артист!
— Где протокол? — в глазах у Андрея потемнело от бешенства.
— Какой протокол? — вскочил Войтенко.
— Где протокол?!
Схлопотав затрещину, Войтенко отлетел к окну.
— Оказал содействие! — заволновался он, утираясь носовым платком. — Как же?! Депутатов помощник! Оказал, капитан! А ты рукам воли не давай!
Шолохов опять подошел вплотную к участковому, и тот зажмурился. Тяжелую руку Андрея в районном отделении знали не только бытовые преступники.
— Самое поганое, что есть на свете, Войтенко, — Андрей взял участкового за подбородок и заглянул в его бегающие глаза, — это, Войтенко, продажный мент.
— Сам ты!.. — участковый вырвался и обиженно заморгал.
За Шолоховым хлопнула дверь. К ногам участкового с потолка упал большой участок штукатурки.
«Что не так с этим парнем? — шагая в архив, размышлял опер. — Что у артиста, рекламирующего масло „Доярское“, может быть общего с урлой? Масло — хорошее. Урла — плохая. Надо бы к нему наведаться на досуге. Авось и за Лыжника зацеплюсь. А Дрозденко в протоколе он, конечно, со страху подписался. Думал, „телега“ в театр уедет. Я тоже в школьные годы чудесные дневник подписывал за отца».
— Пристегнись, Малюта, — доложил тем временем Лыжник по телефону Глебу Анатольевичу. — Залетный этот из Кривого Рога фамилией Дрозденко в протоколе задержания подписался. Может, родственник либерийского хмыря?! Но паспортные данные там гражданина Брусникина указаны, включая прописку по месту жительства.
— Где у тебя здесь пристегнуться? — капитально захмелевший Малюта осмотрел подлокотники.
Поросенок под «Киндзмараули» оказался хорош. Не хуже, чем тутовая, домашняя водка под зелень.
— Что хочешь, генацвале? — не понял Галактион Давидович.
— Хариус! — Малюта встал из за стола. — Тачку сюда! Задом подай! Я сзади поеду!
— Сюда не смогу, Глеб Анатольевич, — поддерживая шефа, возразил телохранитель.
— Хреново, — пробормотал Малюта. — Пешком придется идти.
Репетиция
Надувные шары чулочного цвета, отдаленно смахивавшие на исполинские контрацептивы, шумно елозили по шершавым доскам при малейшем сквозняке.
— Что это? — Сергей Зачесов осторожно погладил упругую поверхность странной декорации.
Ветеран сцены Петр Евгеньевич Метеоров, с пистолетной коробкой в руках репетирующий доктора Вернера, недоуменно пожал плечами.
— Это горы! Горы! — пронзительный голос режиссера-постановщика чуть не обратил Сергея в бегство, но Васюк, взлетев на сцену, успел перехватить его за талию. — Сереженька! Включите воображение! Вы «Демона» читали?!
Оставив Зачесова, Герман Романович устремился к рампе:
— «Он сеял зло без наслажденья», понимаете?! Это — альтер-эго поэта! Лейтмотив его творческой судьбы и личной трагедии! «Нигде искусству своему он не встречал сопротивленья»! Ни там! Ни там! — Режиссер поочередно указал на директорскую ложу и на партер. — Вообще нигде! «И зло наскучило ему», Сережа! Наскучило зло, понимаете?!
Обняв по-отечески Зачесова, Васюк принялся гулять с ним по театральным подмосткам.
— Его жажда крови была утолена! Вот с этого… запомните, с этого момента он стал обречен, Сергей! Сытый вампир, уснувший в ночной, прохладной пустыне, обречен! Застигнутый первыми лучами восходящего солнца, — здесь подбородок Зачесова был насильственно задран в направлении колосников, — он пробуждается! И ему некуда бежать! Пустыня, Сереженька! Негде спрятаться! Идите сюда!
Зачесов, увлеченный на авансцену, почувствовал себя голым и беззащитным.
Он даже прикрылся ладонями, как футболист из стенки при исполнении штрафного удара.
— Матерый человечище, этот Герман! — с восторгом прошептал, оторвавшись от игры, Миша Кумачев. — Гляди, что творит! Ну чистый вампир наш Серега! Ей-ей, сейчас испарится!
— Жди, — отозвался Никита, поднимая десятку. — Испарится он еще.
Не имея возможности продолжить за кулисами расписывание «пульки», Брусникин и Кумачев перешли на игру в «очко». Вечный вопрос — «кому бежать» — так и не был решен.
Следующей картой Миша сдал Брусникину семерку. «Брать или не брать?» — прикинул Никита. Восемнадцать — неплохо. Но Кумачев на сдаче. С моим везением он точно меньше не наберет. А равное число — в пользу банкующего. Итак, на сцене Герман. По логике должна дама подойти. Все, что старше дамы, — перебор.
Дама действительно подошла. Это была Дарья Безродная, исполнявшая в пьесе роль княжны Мери.
— Привет, мальчики! — бодро обратилась она к игрокам. — Ну, что у нас происходит?!
Миша с Брусникиным переглянулись. Жизнерадостная красавица Дарья была, пожалуй, единственной в «Квадрате» звездой, не обогревшей своим теплом ни одного из ловеласов. Клинья под нее подбивались, ухаживания ею принимались, но далее следовало полное «динамо». Будучи еще студенткой Щукинского училища, Дарья вышла замуж за кандидата филологических наук некоего Александра Угарова. Ни Миша, ни Брусникин его в жизни не видели, да и вообще никто из труппы с ним ни разу не встречался. Муж Дарьи манкировал театром «Квадрат», как и собственно игрой своей юной супруги.
«Кто бы он ни был, тут я с ним солидарен, — пришел Брусникин к выводу. — Но, верно, он красавец и, верно, умница, ежели эта вертихвостка пренебрегает уроками моего мастерства».
— У нас день рождения. — Миша выжидающе поглядел на Брусникина.
— Еще, — сказал Никита и, получив карту, осторожно приоткрыл ее. Вышла дама треф.
— У обоих в один день? — рассмеялась Дарья.
— Очко, — Никита предъявил свои карты.
— Но я родился раньше, — вздохнул Кумачев.
— Не расстраивайся, — утешил его Брусникин. — Я раньше умру.
Игра на сцене, между тем, не клеилась. Сергей, сбитый с толку агрессивным интеллектом Васюка,
