Когда через несколько минут я вернулся с зажженной свечой, он был все еще жив. Жестокая штука эти знаки – никогда не убивают жертву до смерти. Знак растворился, бородач лежал на каменном полу и слепо шарил большими ладонями вокруг себя. Он издавал булькающие звуки пробитым горлом. Большие бордовые пузыри вздувались там и лопались. Я прервал его мучения, уронив с небольшой высоты ему на голову огненную глыбу. Череп размозжило.
А я принялся внимательно изучать погреб.
Не знаю, как я мог в первый раз не заметить подземный ход. Он был замаскирован обычным грубо сделанным дощатым щитом, заледеневшим с одной стороны. Когда несчастный двойник Четырнерия проник в эти стены, щит он отбросил. Я прошел со свечой тот же путь, что и он, и выбрался наружу рядом с гравийной дорожкой, испачкав одежду, с которой уже успел свыкнуться. Все бы ничего, но можжевеловый куст разодрал мои бордовые штаны с бело-голубыми цветами. Надо же, а ведь они выглядели совсем как новые, хотя уже были у людоеда в употреблении. Я стал сильно переживать из-за своей глупости: надо же было забраться в абсолютно пустой подземный ход и ползти по нему в надежде обнаружить что-нибудь стоящее. А теперь я снова без штанов.
Потом я вспомнил про мешок, стоявший у калитки, и поспешил туда, чтобы посмотреть на его содержимое. В мешке оказался мертвый монах в удобной рясе, она была сшита из серой плотной и теплой ткани. В рясе даже имелось несколько карманов. В одном из них я обнаружил подробную карту местности с обозначением ближайших населенных пунктов, как крупных, так и совсем небольших. К карте прилагалось письмо. Его автор избрал адресатом высокопоставленное лицо в просвещенной Миратре, которому надлежало принять брата Жарреро с почестями и препроводить его на богословский диспут, бывший целью его путешествия. Здраво рассудив, что ничто в этом мире не происходит просто так, я облачился в рясу умершего монаха, взял письмо и карту и двинулся прочь от жилища двух убитых братьев-людоедов. Больше меня ничто не могло задержать в этом мрачном месте. Единственное, что я сделал напоследок, это положил в дорожную сумку немного провизии и перекинул ее через плечо.
Дорога начиналась сразу за домом. Она огибала кусты и устремлялась на северо-запад, теряясь в лесу. На всякий случай я прислушался, не доносятся ли из чащи причитания и стоны дроф, и, когда убедился, что воплей и перешептываний не слышно, быстро пошел по тропинке.
Несмотря на то что я руководствовался картой и все время сверял направление движения по случайным ориентирам, вскоре я понял, что заблудился. Только что я топал по четко прорисованным местам – и вдруг мне стало ясно, что на карте изображена совсем другая местность и до нее еще необходимо добраться, чтобы сориентироваться. Как горемычного брата Жарреро занесло так далеко?! Впрочем, я тоже блуждал в этом проклятом лесу уже очень давно. Лес был как будто заколдован, он заставлял путника сбиваться с дороги, направлял его в непроходимые дебри.
Доверять словам людоеда о том, что до Катара рукой подать, по вполне понятным причинам не следовало. Единственное, что я мог сделать в этой ситуации, это продолжать двигаться в одном и том же направлении. Логично было бы предположить, что рано или поздно я выберусь к какому-нибудь городу.
Скоро тропинка стала разветвляться. Потом я понял, что иду по звериной тропке, попробовал вернуться, но вскоре исчезла даже тропка. Лес словно издевался надо мной. Я стал яростно ругаться и проклинать несправедливость судьбы, столь неблагосклонной ко мне. Еще несколько часов я бесцельно блуждал в поисках тропинки, а потом продолжил движение на северо-запад. По крайней мере, направляясь туда, я удалялся от дроф. Уже одно это обстоятельство указывало на правильность выбора направления.
В рясе монаха мне было тепло и уютно. Эти служители бога, хотя и утверждают, что ради своей веры готовы поступиться многим и претерпеть любые муки при жизни, на самом деле очень любят комфорт и удобство.
Кошмар пятый
КУЛЬТ СВЯТОЙ БЕВЬЕВЫ
Психея стала оживать, и едва сквозившая мысль начала мало-помалу облекаться в видимое тело… Богиня! О мой бог, у богини была голова насекомого…
К шести часам следующего дня кущи наконец расступились. К этому времени я был зол отчаянно, ибо шел всю долгую ночь и весь непомерно жаркий день. Карта покойного брата Жарреро так и не давала мне возможности воспользоваться ею и выбраться к людям – изображенная на ней местность была где-то далеко. К тому же в этих широтах с погодой, будь она неладна, творилось нечто невообразимое – с неба все время сыпал мелкий и противный дождь, под ногами хлюпало, к тому же серые, быстро бегущие по небу облака плохо скрывали жаркое солнце, старательно испарявшее во мне остатки влаги…
Но вот лес стал редеть, все меньше мне попадалось высоких деревьев и непролазного ельника, все больше тоненьких стволов молодняка и низкого кустарника, на котором алели гроздья ядовитых ягод. Кустистый папоротник и хвощи отвоевывали все большие территории. Я выбирался на открытые пространства, что позволило мне наконец-то вздохнуть свободнее и поверить в свои силы. Признаться, их оставалось немного. Я уже начинал думать, что лес никогда не кончится и мне суждено здесь умереть. Позади остались болотистые и опасные места, где над моей светлой личностью надругались болотные дрофы, а потом мной едва не поужинали братья-людоведы и душелюбы.
Через некоторое время мне посчастливилось набрести на ручей, где я с жадностью напился и пополнил запасы пресной воды в дорожной сумке.
После того как я скрепя сердце вышел из воды и продвинулся еще дальше по холмистому редколесью, впереди вдруг показалась крутая каменная стена, на которую взбирался дикий плющ и мшистые щупальца леса. После встречи с «милейшим пророком» я настороженно относился к жилым постройкам и их хозяевам.
Прокравшись около полумили к северу по колючему кустарнику, росшему у самого основания стены, я затаился наконец в дебрях остролистого есеня. Моему взору предстали высокие деревянные ворота и ведущая к ним с севера присыпанная мелкой щебенкой тропинка. Ворота были приоткрыты. Возле них высокая женщина в черных монашеских одеждах и высоком клобуке беседовала с мужчиной средних лет в монашеском балахоне. Я прислушался – и даже с такого расстояния мне удалось уловить их короткий разговор. Женщина приветствовала брата Ариоро, прибывшего в обитель святой Бевьевы по пути в Миратру. Брат Ариоро, по всей видимости, собирался остановиться здесь на ночлег.
Монах поразил меня своим высокодуховным видом. В мое сердце даже закралась жуткая зависть. Хотел бы и я так выглядеть в его годы. У него были широко распахнутые голубые глаза, чей свет добирался даже до отдаленного кустарника, где я прятался.
Они придавали его лицу выражение детской невинности. Он был довольно коренаст, но вся его крепкая фигура не создавала впечатления неуклюжести и скованности, а только уверенности и силы. Седые волосы голубоватыми воздушными прядями лежали на плечах, но брат Ариоро совсем не выглядел старым, похоже,
