Девочка нахмурила брови, собираясь с мыслями. А потом объявила:
– «Лорелея». Автор – неизвестен.
Пока Магда добиралась до шестого четверостишия, Дима посидел уже мысленно за своей школьной партой – третьей в среднем ряду – рядом с Маринкой Мятельской, побывал на Оленьем валу, у той березы, где на старом одноногом столе всегда ждал Марину свежий «Огонек», и даже постоял в очереди за эскимо в Серебряном бору…
Как уж там пела сказочная девушка – Дима не знает, хотя беспредельно верит «неизвестному автору». Но Маринка с Ани пели так, что мурашки бегали по самым твердокаменным!
Хорошенькая мама, заметив, что молодой военный обратил на них внимание, заторопилась:
– Идем, Магда! Завтра уборка, мне надо дать указание прислуге.
– Хорошо, мутти. – Девочка была послушной, как почти все здешние дети.
«Завтра ведь пятница, – вспомнил Варгасов. – Святой для немецкой женщины день!» Единственный, в который разрешено выбивать во дворе ковры, перины, одежду… Словом, делать все, что на Оленьем валу делали не только в любой день, но и в любой час, в любом месте.
А тут – лишь один из семи дней в неделю пыльно-суматошный. А в остальные – тишина, чистота, благодать! Принимай гостей. Наноси визиты. Что и делают все, независимо от состояния… У их хозяйки, фрау Шуккарт, как и у многих, не занятых на службе женщин, был даже определенный приемный день.
– Это так удобно, так удобно! – убеждала она Кесслеров. – Во-первых, нет риска, что меня не будет дома, в среду я никуда не отлучаюсь. Во-вторых, меня трудно застать врасплох: что-нибудь, да приготовлю…
Дима уже знает: что-нибудь – это кофе и сахарный песок.
Тут все построено на том, чтобы как можно больше и как можно эффективнее – экономить. Было это до Гитлера, в годы безработицы и кризиса. Осталось это, видно, въевшись в кровь, и при нем, в период экономического подъема, и даже в то время, когда со всех сторон в Германию потекли всевозможные товары. Датское масло, голландский сыр, французская парфюмерия и масса других привлекательных вещей…
Даже в эти безоблачные дни подруги фрау Шуккарт приносили с собой бутерброды и ели каждая свои.
Наговорившись и все фундаментально, как обычно «от Адама и Евы», обсудив (немцы сами над собой в этом плане посмеивались), они тщательно складывали листочки бутербродной бумаги: каждая свой листочек в свою сумочку. И все бывали довольны. Но особенно фрау Шуккарт: прием удался на славу!
Съеженный сухой лист – один из последних, – неуклюже планируя, неожиданно опустился Варгасову на плечо, скользнул по черному воротнику шинели и перебрался на колени.
«Ты смотри! – удивился Дима. – Ведь явно собирался упасть в метре-двух, не меньше! И вдруг так резко изменил траекторию… К человеку ему захотелось, что ли?»
Дима взял желто-багряный лист, так хорошо гармонировавший с серовато-зеленым цветом шинели, за крепкий черенок и слегка покрутил. Тот в ответ издал неживой звук, будто сделан был из тончайшей жести, а потом искусно раскрашен. Варгасов обратил внимание на то, что листок этот весь покрыт коричневыми пятнышками, будто кожа у очень старых людей. «Смёртушки» – грустно называла такие пятна дряхлая Димина соседка с Оленьего вала, глядя на свои слабые морщинистые руки. У Эберхарда были похожие…
…Бруно Георг фон Эберхард жил со своей немолодой, но всегда подтянутой женой в Баварском квартале и ни за что не хотел его покидать, хотя особняк их, некогда весьма внушительный, сейчас выглядел довольно жалко. Старикам казалось, что там они ближе к родной Баварии, чем если бы поселились в другом районе столицы.
Дима частенько бывал у них – вечерами и в воскресенье, один и с Максимом Фридриховичем: бездетный полковник испытывал к юному Кесслеру довольно сложные чувства. Это не ускользнуло от Димы.
Юноша был ему по-человечески симпатичен. С ним, как и с его отцом, Эберхард мог часами говорить о самых разных вещах, далеко выходящих за рамки интересов обычных военных. Кроме того, Варгасов понял, что полковник возлагал на своего протеже какие-то надежды и присматривался к нему.
Эберхард не вызывал Диму на откровенные высказывания о том, что происходит вокруг, но следил за Паулем пристально. Не столько за тем, что он делает, сколько за тем, как он это делает… Дима много раз ждал, что Эберхард вот-вот заговорите с ним о том, что его переполняет. И каждый раз отдавал дань его силе воли, чувствуя, как тот зажимает себя, перебарывает.
Сначала Варгасов не очень представлял, чем все время встревожен шеф. Даже наблюдая, как Эберхард задергивает шторы, когда под окнами, рубя шаг и горланя свои песни, дефилируют эсэсовцы. Как презрительно отшвыривает гитлеровский официоз, «Фёлькишер беобахтер». Как молча кривится, когда кто- то заговаривает о том благоденствии, которого достигла страна. Как мрачнеет, если при нем начинают цитировать «Майн кампф».
Однажды Дима был свидетелем любопытного спора. Один из сослуживцев уверял, что он с любого места может продолжить цитировать фюрера, настолько хорошо знает текст. Другой в этом сомневался. Заключили пари на французский коньяк – благо им теперь были забиты все магазины, – и, вдохновленный бутылкой «Наполеона», лейтенант, начавший спор, затараторил с той самой фразы, которую выбрал скептик, никак не хотевший верить, что такое возможно.
Никто не заметил, как вошел полковник и стал внимательно слушать лейтенанта – все были потрясены: неужели можно, слово в слово, воспроизвести такой длинный текст.
– А дальше, кажется, про Россию, Крумей?
Все смутились, только сейчас поняв, что Эберхард в кабинете давно.
– Дальше сказано, по-моему, следующее: «Если мы хотим иметь новые земли в Европе, то их можно добыть на больших пространствах только за счет России». Так?
– Так… – Крумей замялся. – Кроме одного слова. Вместо «добыть» у фюрера – «получить»… А в остальном – все верно, герр оберст!
– Все ли? – задумчиво, не глядя на лейтенанта, спросил Эберхард. Потом спохватился: – Почему я не нашел у себя сегодняшнюю «Дер штюрмер»?
– Я положил ее к вам на стол, господин полковник, как всегда, с утра, – вытянулся Крумей. – Но я мгновенно достану другой номер.
Лейтенант побежал искать детище садиста Юлиуса Штрейхера, специалиста по погромам, а Дима с недоумением подумал: «Что случилось с Эберхардом?» Пауль Кесслер никогда не видел у него в руках этой гиммлеровской газетенки! Если «Фёлькишер беобахтер» полковник еще просматривал, чтобы понять, чем дышит страна, если «Дас рейх», владельцем которой был Геббельс, или «Националь цайтунг», хозяином
