неожиданное увлечение фотографией. Вам никто не помешает? Дядя, например?
— Не беспокойтесь, Жорж. Дядя знает, что у меня завелись деньги. Для него — я завербовался на работу в Алжир.
— Хорошо. Имена, фамилии и другие данные выпишете столбиком на лист бумаги и сфотографируйте. Мне нужны негативы. Когда вы их сделаете?
— Двадцать восьмого все будет готово. Встретимся у меня.
— Да. Ровно в десять выйдете на улицу, а затем подниметесь к себе. Я буду знать, что все в порядке. Ну, а теперь, — Михаил взял со стола «зажигалку», — я покажу вам, как этот швейцарский гибрид действует. Попрактикуетесь, потом проявим пленку.
Двумя часами позже Михаил покинул мансарду: в руках Северцева «гибрид» работал безукоризненно.
В Париже выпал снег. В воздухе волнующе знакомо запахло холодноватой талой влагой. Этот запах вызывал в памяти белые кружева окутанных снегом ветвей в подмосковных лесах, неторопливые задумчивые дымы над деревенскими крышами, скрип розвальней...
Здесь зима не показывала своей настоящей силы, она задевала Париж мимоходом. Вечером было морозно, а днем снег подтаивал, словно на улице наступил март.
Жизнь в пансионате мадам Зингер двигалась по заведенному порядку. Постояльцев осталось немного — большинство иностранцы либо рантье из провинции. Они посещали театры, кабачки Монмартра, считали непременным долгом провести вечерок-другой в Фоли-Бержер. Вернувшись домой, они будут говорить, что прожили сезон в Париже, и рассказывать знакомым пикантные небылицы.
Донцов встречался с ними в столовой пансионата, в разговоры вступал редко, старался отделаться ничего не значащими фразами.
Были здесь две пожилые англичанки, чета американцев, бельгийцы, голландцы. Изредка за столом появлялся швейцарец, в котором с первого взгляда Михаил признал пастора: кроме того, что он носил темный костюм и черный галстук, на его благостной физиономии были написаны все мыслимые добродетели.
Донцова интересовал таинственный Малютин, помещенный в пансионат по просьбе Лаврухина. Вглядываясь в лица и прислушиваясь к разговорам постояльцев за завтраком или за обедом, Михаил пытался по случайно брошенному слову угадать «бывшего» русского, но так и не преуспел в этом. Возможно, Малютин вообще не выходил в столовую. Обиняками Михаил попытался кое-что выведать у Розы, — она ничего определенного сказать не могла. Спрашивать у мадам Зингер не решался — интерес добропорядочного молодого человека из поляков к какому-то русскому эмигранту показался бы ей по меньшей мере праздным.
И все же однажды он попенял Эмме Карловне, что до сих пор у него нет вида на жительство, несмотря на ее обещание, и вскользь поинтересовался, как с этим обстоит дело у Малютина.
— Мсье Малютин получил свой паспорт и уехал в Бордо, — сказала мадам Зингер и с покровительственной улыбкой добавила: — Не отчаивайтесь, Жорж. За вас я уже замолвила словечко.
То обстоятельство, что Малютин исчез из виду неузнанным, не огорчило Донцова. Лаврухин, а следовательно и Малютин, по всей вероятности не имели отношения к Брандту. Если они и привлекали внимание Михаила, то не из соображений дела, а из понятного любопытства к судьбе давнишнего врага.
Более всех его интересовала личность Юрия Ферро. В характере этого человека виделась некая ущербность, противоречивость, которую, вероятно, можно использовать для успеха дела. Честолюбие? Романтические устремления вместо убежденности?.. Конечно, это не факты, а лишь мнение Антона Северцева. Но это и факт: Юрий не выдал Лору своим сообщникам. Личные интересы для него выше интересов дела, в котором он принимает участие. Следовательно, обеспечение этих интересов он действительно не считает своим непременным долгом. Вот где слабина в обороне Брандта. И необходимо найти верный способ, чтобы прорвать оборону в слабом месте. Но так ли уж значительна слабина, если допустить существование связующего звена между Юрием и Брандтом? Определить его — значит узнать, кто руководит действиями Юрия. Кто же? Алекс Ферро? Михаил бы не удивился, если б дело обстояло именно так. Настораживало прежде всего то, что и Лора и Антон очень мало знали об отце Юрия. В сущности — ничего. Положим, не интересовались, не задавали вопросов. Но ведь вопросы не задают тогда, когда чувствуют, что они для собеседника неприятны. Чувство неотчетливое, подсознательное, установить его как непреложный факт нельзя, и все же... Все же — кто такой Алекс Ферро: француз или русский эмигрант? Обнаружить истинное его лицо способно только прошлое. Но прошлое скрыто. Да и так ли уж интересно оно? Возможно, Алекс Ферро и не подозревает о деятельности своего сына на поприще вербовки шпионов.
Михаил отправился на улицу Меркурий. Это была не очень широкая, но оживленная улица. Дом Алекса Ферро ничем не выделялся в ряду серых пятиэтажных зданий с типичными для Парижа высокими мансардными крышами. Напротив находилось кафе с двумя большими зеркальными окнами, похожими на витрины. Оно могло послужить прекрасным наблюдательным пунктом. Оглядевшись, Михаил зашел в парадное.
— Прошу прощенья, мадам, — разыгрывая простодушного провинциала, обратился он к консьержке, пожилой женщине с вязанием в руках, — ведь это дом Алекса Ферро, не так ли?
— Да, мсье. Но хозяин сейчас в Канне. Там он проведет рождество. Вы к нему по делу?
— Да, мадам. Но я еще не знаю, тот ли это Ферро. Видите ли, мадам, я приезжий. Алекс Ферро, которого я знал, — русский и раньше носил другую фамилию... Васильев... Смирнов... нет, забыл...
— Сожалею, мсье, но ничем не могу помочь. Я здесь служу пятый год и не слышала, что хозяин дома — русский. Возможно, вы имеете в виду его приемного сына?
— О нет, мадам... Ах, этот Париж... Я совсем сбился с ног.
Около двух часов просидел Михаил в кафе, наблюдая за парадной дверью. Ему удалось увидеть Юрия. Младший Ферро вышел из дому и направился в сторону Марсова поля. На нем было элегантное бежевое пальто и такая же шляпа.
На следующий день Михаил явился в кафе с наступлением темноты. Долго наблюдение не давало результатов. Он уже уплатил за кофе и собрался уходить, когда на противоположной стороне улицы в свете фонаря заметил бежевое пальто. Юрий возвращался домой в сопровождении двух приятелей. Оба ежились от холода в своих довольно поношенных плащах. Не требовалось большой проницательности, чтобы отнести их к категории бедняков. Стало быть, это не товарищи Юрия по высшей нормальной школе. Но кто же тогда? Скорее всего эмигрантские отпрыски.
Возвращаясь в пансионат, Михаил должен был признаться себе, что пока ни на йоту не продвинулся в своих изысканиях. Очевидно, Юрий действительно не чужд богеме. Очевидно, он действительно любит находиться в центре внимания. Но что же дальше? Что-то есть странное в поведении Юрия... Что? Да то, конечно, что он якшается с эмигрантскими юношами из бедных, даже, пожалуй, бедствующих семейств. И даже водит их к себе домой. Это возможно лишь в том случае, если Алекс Ферро поощряет такие знакомства своего приемного сына. Но поощрять такие знакомства бескорыстно богатый делец себе не позволит. Значит — Алекс Ферро? Да, по всей вероятности, он непосредственно направляет вербовочную деятельность Юрия. Но зачем это богатому человеку, французу? Французу ли?
Нет, не зря он провел время на улице Меркурий. Надо еще во многом разобраться, чтобы подобрать ключи к Юрию. И подобрать их помогут Лора и Антон. Нет, нет, только не Антон. Антону предстоит куда более сложная и опасная миссия. Если, конечно, он согласится. И не провалится с фотографированием.
Дня за два до рождества Донцову пришла мысль, что хорошо бы провести рождественский вечер вместе с Лорой. Можно пойти в ресторан. Без помехи поговорить о делах. Он понимал: желание его продиктовано отнюдь не деловыми соображениями, но упорно цеплялся за эту причину и наверное позвонил бы Лоре, если бы утром 24 декабря мадам Зингер не пригласила его разделить с ней рождественскую трапезу. Она заметила, что могла бы поехать к друзьям, да и Жорж нашел бы для себя более интересную компанию, но рождество обычно встречают дома, в семейном кругу, а традиции надо уважать, ибо они
