– А я был, – поделился воспоминаниями Флетч. – В нескольких. Человек, который строит такое поместье, думает, что строит его для семьи, которая будет здесь наслаждаться жизнью.
– Ворота распахнуты, – добавил Джек.
Автомобили медленно проезжали мимо особняка.
– Я рассказывал лейтенанту о ядовитом газе. Который никоим образом не мог находиться в лаборатории. Значит, кто-то его откуда-то принес. Мы как раз возвращаемся из лаборатории.
– Кто знает? – Корсо сощурился. – Такая большая лаборатория. Совершенно незнакомое мне оборудование. Все эти компьютеры. Кто знает, что там исследовали? Для меня все это темный лес. Кто угодно мог принести туда что угодно. Этот парень, как его фамилия… Уилсон?.. мог проводить с ним какой- нибудь эксперимент. А может, он нюхал его. В средней школе у меня был учитель химии, который на большой перемене что-то нюхал у себя в кабинете. Я сам видел.
Флетч коротко взглянул на Джека. Вздохнул.
– Что ж, думаю, мне надо опросить людей, – продолжил Корсо. – Задать им несколько вопросов обо всех этих инцидентах, падающих лошадях, оголенных проводах кофеварки и всем прочем, что здесь, по вашим словам, произошло. Вы хотите пойти со мной? Думаю, что, послушав ответы, вы потом сможете сказать мне, кто, по-вашему, говорил правду, а кто – лгал. Понимаете, о чем я?
– Конечно, – кивнул Флетч.
– Я попросил всех собраться в гостиной. – Корсо открыл огромную парадную дверь особняка и прошел в дом.
Джек прислонил велосипед к колонне.
– Будет от этого парня толк? – спросил он отца.
– К сожалению, более тупого фэбээровца я еще не встречал.
Они последовали за Корсо.
– Свобода – прекрасная возможность для демонстрации самодисциплины, – изрек Флетч. – Поглядим, воспользуется ли кто такой возможностью.
– Кто это сказал? – полюбопытствовал Джек.
– Некий генерал Эйзенхауэр. Может, он сказал: «Демократия – прекрасная возможность для демонстрации самодисциплины».
– Ты про президента Эйзенхауэра?
– Ты знаешь этого адвоката, Николсона? – спросил Флетч.
– Нет.
– Судя по всему, личный адвокат Редлифа. Его выдернули из Атланты. Вроде бы вчера утром у Редлифа возникло желание изменить последнюю волю.
– Это правда, – кивнул Джек. – Я слышал, как об этом говорили Бьювилль и секретарь Редлифа.
Гостиная в действительности состояла из нескольких гостиных, в каждой из которых могли разместиться со всеми удобствами никак не меньше двадцати человек.
– Уютно, – прокомментировал Флетч. – Так и подмывает спросить, когда вылетает в Талсу мой самолет.
– Разве авиакомпании еще выдают такую информацию?
– Добровольно – нет, – ответил Флетч. – И с достоверностью не все гладко.
В одной гостиной, у камина, стояли Бьювилль, Доунс и третий мужчина, как предположил Джек, Николсон. Все трое, несмотря на воскресное утро, в строгих серых костюмах и при галстуках.
Миссис Амалия Редлиф, в черном платье, шляпе и перчатках, сидела в кресле с высокой спинкой. Черная вуаль скрывала ее лицо.
Дети Редлифа расположились на максимальном удалении друг от друга.
Эми Макдоуэлл в другом кресле с высокой спинкой кормила младенца.
Аликсис в черных шортах развалилась на диване. Чет в брюках цвета хаки и синей рубашке устроился на другом диване.
Дункан, небритый, нечесаный, в замасленном комбинезоне и футболке, расположился на ковре.
Нэнси Данбар сидела на диване рядом с Четом.
Миссис Хьюстон отсутствовала. Джек только что говорил с ней на обочине дороги.
Не было и Шаны. Джек не видел ее с тех пор, как поутру она выскочила из его коттеджа.
– О, Джек… – Аликсис подняла на него заплаканные глаза. – Я потеряла своего папочку.
– Что-то ты раньше так его не называла.
Николсон обращался ко всем сразу.
– Я хочу вас заверить, что денег, разумеется, предостаточно. Имущество будет разделено между наследниками. Каждый из вас будет очень хорошо обеспечен. Но…
– Но что? – спросил Чет.
– Но для нас всех это неожиданность. Чудовищная неожиданность.
