сквозь тонкие стеновые панели по крайней мере в трех квартирах жильцы регулярно слышат ее ежеутренние вопли. – Режут, режут, да все никак не зарежут...»
На завтрак она с большим удовольствием съела огромный бутерброд с колбасой и сыром сразу – слава Богу, токсикоз прошел, да здравствуют еда и запахи парфюмерии, долой ведро с побелкой, больше не нужно бродить по стройке, прикидываясь потенциальной покупательницей квартиры! Жизнь хороша, и жить хорошо! Чертовски хорошо!
– Правда, живот? – спросила она у живота и сразу же ответила за него: – Правда, правда!
Итак, что мы имеем на сегодня? Да в принципе почти ничего. Один заказ на торт «Наполеон», который нужно приготовить ближе к вечеру и который заберут завтра утром. Делов-то – часа на полтора максимум. «Наполеон» быстро готовится, а уж при полном отсутствии токсикоза и того быстрее. И все, целый день свободен, распоряжайся как хочешь.
«Надо маме позвонить», – подумала Майя, покосившись на телефон.
Белый кабельный шнур тихонько полз вдоль плинтуса и засыпал, свернувшись калачиком в нескольких сантиметрах от телефонной розетки. Вот уже две недели длилась эта спячка. Она включала телефон, когда нужно было позвонить, и тут же выключала снова. Тому была причина.
Две недели назад, как раз в то утро, когда она вернулась от Арсения, позабыв про подаренную собаку и про заработанные деньги, случилось нечто неожиданное и не совсем приятное.
Возле своего подъезда, на скамейке, где сидят обычно местные старушки, она встретила Гошу.
Она и не заметила бы его, наверное, поглощенная своими мыслями, и уже почти успела зайти в подъезд, когда он окликнул ее.
Вот это был сюрприз так сюрприз! Ничего подобного Майя не ожидала. Сердце, как глупая собачонка, увидевшая после долгой разлуки хозяина, гулко забилось в груди, запрыгало, завиляло предательским хвостом. Майя ужасно на свое сердце в тот момент разозлилась, потому что умом понимала – радуется оно совсем не по делу.
Разговор вышел не из приятных. Гоша, как выяснилось, ждал ее на лавочке уже давно, чуть ли не с семи часов утра, и по этому поводу, едва успев поздороваться, начал предъявлять Майе претензии.
Ей стало смешно, и она рассмеялась. Спросила у Гоши, зачем он пришел, и получила сногсшибательный ответ:
– Пришел, чтобы сделать тебе предложение!
Майя в ответ даже присвистнула. И решила уже, что он шутит, и собралась захлопнуть дверь у него перед носом, но в глазах его мелькнуло вдруг что-то такое, что заставило ее задержаться возле подъезда еще на несколько минут.
– Я серьезно, Майкин, – сказал он, понурив голову. – Давай поженимся. И черт с ним, со всем. Что было – уже не исправишь. Да, виноват я перед тобой. Наверное... Но ведь и ты, прямо скажем, не сахар и не мед... У тебя тоже свои заскоки... Слишком консервативные взгляды на отношения... между полами... И все такое...
– На отношения между чем? – усмехнувшись, уточнила Майя. – Между полами? А полы – это мы с тобой, да? И те твои две... они тоже – полы?
– Да ладно тебе. – Гоша махнул рукой, не желая выслушивать ее колкости. – Слушай, ну что это мы с тобой стоим здесь, на улице... Может, ты все-таки меня в дом... пригласишь?
«Зачем?» – едва не спросила Майя, но что-то кольнуло внутри: наверное, зря она так. Не имеет права. Потому что ее будущий ребенок – он и его тоже. Нет смысла отрицать это. И нет смысла лишать этого еще не родившегося ребенка отца. Который, вполне возможно, будет любить его.
И не о том ли она мечтала все это время? Не так ли представляла себе в самых своих сокровенных мечтах этот счастливый момент – раскаявшийся Гоша с понурым взглядом и огромным букетом цветов падает на одно колено...
Огромного букета, правда, не было. И Гоша на одно колено падать не торопился. Зато вид имел вполне понурый и вроде бы даже в чем-то раскаивался.
«Ладно, – решила Майя. – Черт с ним, с букетом. И с коленом тоже черт. В конце концов, не это главное».
Она молча прошла в темноту подъезда, и Гоша направился следом, по-прежнему низко склонив голову.
Дома, усевшись на полу возле ее ног, он долго говорил о том, какую глупость совершил, когда решил с ней расстаться. Рассказывал, как все эти четыре месяца места себе не находил, тосковал и ненавидел себя за то, что поступил с ней так подло. Что не решался прийти или позвонить, думая, что она его выгонит. Клялся, что никого и никогда, кроме нее, не любил. Пытался объяснить разницу между любовью духовной и любовью телесной, но быстро замолчал, заметив горькую иронию в ее взгляде.
Потом они долго молчали вместе.
Майя прислушивалась к себе, пытаясь понять, что значат для нее эти долгожданные слова Гоши.
Он сидел с опущенной головой и теребил ворсинки на паласе. За прошедшие четыре месяца он мало изменился, только во взгляде появилась какая-то незнакомая прежде задумчивость взрослого человека.
А раньше глаза всегда искрились детским озорством.
– Ты меня... любишь? – спросил он вдруг, застав Майю врасплох.
Три месяца назад она ответила бы не задумываясь – да. Три месяца назад она всерьез собиралась умереть в запертой квартире.
Час назад точно так же, без малейших сомнений, она ответила бы – нет.
Сейчас она просто не знала, что сказать ему. Не знала, как поступить, чтобы потом не пожалеть, не раскаяться, умом понимая, что любовь сейчас – дело пятое, что гораздо важнее подумать о своем будущем, о будущем их общего ребенка.
– Я понимаю. Тебе сейчас тяжело. Я тебе благодарен даже за то, что ты меня не выгнала. И знаешь что? Давай не будем... принимать скоропалительных решений. Тебе нужно все обдумать, взвесить... Я понимаю. Ты только скажи, сколько мне ждать? День, два? Неделю? Сколько?
– Я не знаю, Гош. Я правда не знаю. Все это для меня слишком... неожиданно.
– Я понимаю, – снова покорно согласился он. – Я знаю, тебе нелегко простить мне... измену. Черт, слово-то какое... противное. И этот ребенок... Тебе, наверное, тяжело было решиться на аборт... Но ты не переживай. У нас еще будут дети. Двое детей. Или – трое. Столько, сколько ты захочешь...
– Я... – Майя уже собралась возразить, что не было никакого аборта, но что-то ее остановило.
Что – она и сама не могла понять.
Молча кивнула в ответ и поднялась с дивана, давая понять, что разговор окончен.
В прихожей Гоша притянул ее к себе и скользнул по щеке сомкнутыми губами.
– Я подумаю, – пообещала Майя.
Он кивнул в ответ:
– Можно, я буду тебе звонить? Знаешь, Майкин, мне без тебя чертовки... одиноко.
– Можно, – кивнула в ответ Майя, механически соглашаясь.
– И еще... – неуверенно добавил Гоша и зачем-то полез в карман куртки. Достал оттуда бархатную коробочку и протянул ей: – Возьми!
Она не успела возразить – за ним уже захлопнулась дверь, а она так и осталась стоять в пустоте коридора, растерявшись, ругая себя за нерасторопность – ни к чему было принимать подарки, ведь неизвестно еще, что она решит, а получилось, что уже связала себя какими-то обязательствами...
В коробочке, как она и ожидала, оказалось тонкое золотое кольцо с россыпью крошечных бриллиантов.
Обручальное.
«Черт, – подумала она. – Да ведь мне сейчас нужно плясать и петь. Сбылась мечта...»
Только почему-то хотелось плакать. Потому что уже тогда она поняла – не будет никакой свадьбы. Не будет никакой счастливой семьи с заботливым папочкой Гошей. И обручального кольца на пальце не будет.
Не нужны ей никакие бриллианты. И Гошина любовь уже не нужна...
Не нужна, потому что сама она его больше не любит...
