только будни, а на выходных они живут дома, и вы сможете забирать ребенка не только на выходные, но и вообще, когда захотите. Воспитанников интерната кормят за государственный счет, им выдают одежду, книжки, тетрадки. По-моему, оптимальный вариант в вашем случае, – директор окинул оценивающим взглядом скромную одежду Веры, что не осталось незамеченным ею.
– Не нищие, сами справимся, – буркнула она.
Отдать Андрея в интернат все же пришлось. Классы были маленькими – по десять-двенадцать человек (чтобы легче было справляться с подопечными), программа облегченная, ее мог осилить даже самый последний дебил. В классе с Андреем как раз такие и учились – дети с диагнозами «отставание умственного развития».
Левашов понемногу стал адаптироваться в социуме, но стал каким-то злым и нервным. Он по-прежнему держался особняком и не шел на контакт. Брата с его новыми родителями Андрей прогнал. От вида довольного лица Сергея и от того, как он ластился к чужим людям, называя их папой и мамой, Андрея замутило. Перед его глазами встали родители, как живые: милая, красивая мама – совершенно не похожая на эту противную тетку; папа тоже куда лучше этого старого, чужого, пахнущего неприятным резким одеколоном мужика. Его брату все равно, что родителей больше нет – они в земле лежат, а он весел и беззаботен! Сергей их предал, и его он тоже предал, а поэтому он ему больше не брат. Предательство прощать нельзя, никому и никогда! Так считал Андрей в свои неполные одиннадцать лет. Он переходил из класса в класс, обучаясь по облегченной интернатской программе. Андрей неплохо читал, умел считать, но свои способности он скрывал. Это был его маленький вызов, брошенный всему этому несправедливому миру, отнявшему у него родных людей.
У Левашова появились друзья – компания мальчишек из соседнего интерната. Корпуса обоих интернатов, обычного и коррекционного, стояли рядом и имели общую спортивную площадку. Педагоги старались препятствовать появлению на площадке детей из разных интернатов, ибо ни к чему хорошему такие совместные прогулки не приводили – «нормальные» дети третировали коррекционных, считая себя выше «дебилов». «Дебилы» обижались, и завязывались драки. Но детей на привязи не удержишь, вопреки всем запретам, они нарочно искали встречи с вражеским корпусом – если не на спортивной площадке, так во дворе или на остановке рядом с интернатами. Андрей со своими одноклассниками дружбы не водил и гулял в одиночку. Как-то вечером его подкараулила ватага ребят из другого интерната. Они были немного старше, выше и сильнее. Четыре скалы окружили его со всех сторон, но не били – с усмешками говорили обидные слова, ожидая команды своего лидера. Андрей смотрел на них тяжелым взглядом волчонка и даже не пытался убежать. Ему не было страшно – все самое страшное он уже давно пережил. Заводила оравы, Сашка Рыжиков, не выдержав его взгляда, отступил.
– Оставим его, – произнес он тихо.
Мальчишки расступились, но Левашов уходить не спешил.
– Чего смотришь, вали, пока мы тебе шею не намылили!
Сашка вытащил из кармана игрушечный револьвер, заряженный пистонами, и приставил его ко лбу Андрея. Раздался оглушительный треск, в воздухе повисло едкое облачко дыма. Андрей закашлялся, вытирая выступившие от дыма слезы. Шпана заржала.
– Детский сад – штаны на лямках, – откашлявшись, прокомментировал Андрей. – С такими пестиками мы в садике в войнушку играли.
– Ну-ну, шкет, не зарывайся! Так можно и в лоб получить.
– Давай, попробуй! – и Андрей вытащил из кармана перочинный нож с тупым лезвием.
– Ты че, дебил, совсем спятил?! – Рыжиков попытался отобрать нож, но Андрей вывернулся и приемом, которому научил его отец, захватил руку противника, повалив его на землю.
Сподвижники заводилы хотели было надавать Андрею подзатыльников, но Сашка их остановил.
– Саня, – протянул он руку. – Подпольная кличка – Рыжий.
– Андрей. Кличка – Левый, – придумал он на ходу, для солидности.
С тех пор они стали друзьями-неразлей-вода. Дерзкий, смекалистый лидер Рыжиков стал для Левашова примером для подражания. Сашка – старше Андрея на два года, поэтому он был и умнее, и ловчее во всем, он всегда шел на шаг впереди, но держался с Андреем на равных, впрочем, как и с остальными членами своей шайки. Это особое искусство лидера: держаться на равных, но фактически быть выше всех на голову. Андрей восхищался его умением манипулировать людьми и втайне завидовал ему. Он считал себя умнее, потому что Рыжиков учился через пень-колоду, не из лени, а из элементарной тупости – он был не в силах справиться с математикой. Андрей же легко решал задачи из учебника средней школы на класс выше Рыжего. Но, при всех своих способностях, Левашов не умел так здорово ладить с людьми, как Рыжиков. Он знал, что надо сказать и как себя вести в той или иной ситуации, чтобы понравиться окружающим, но вот осуществить это на практике не мог – выходило это у него через силу и слишком уж фальшиво, так, что ему становилось противно смотреть на себя со стороны.
Когда Андрею пошел четырнадцатый год, Вере Марковне предложили поменять ее сестрорецкую квартирку на домик в Ушкове. Тихий дачный поселок неподалеку от Финского залива, сосновый лес – то, что ей нужно с ее астмой, место завхоза в школе плюс возможность устроить туда Андрея. Как она рассудила, мальчику нужен нормальный аттестат, а не выданный в интернате для слабоумных. Директор ушковской школы посмотрел сквозь пальцы на то, что ребенка хотят перевести к нему из коррекционного учебного заведения. «Если парень программу не осилит, зачислим его на класс ниже», – решил он.
Расставаться с друзьями было нелегко, но Андрей все понимал – надо, значит, надо, и так он несколько лет в «дебилке» дурака валял, поиграл – и хватит, к тому же через год его товарищи окончат свой интернат, и тогда он останется один.
Данные из ГИБДД поступили весьма оперативно. За последние полгода серебристые «Тойоты Хайлендер» фигурировали в шести эпизодах, за истекший месяц – всего один раз. Четырнадцатого апреля в полдесятого вечера в Невском районе была сбита насмерть молодая женщина – Виктория Грановская. Водитель, управлявший «Тойотой Хайлендером», с места происшествия скрылся. Номера его машины установить все же удалось, но они оказались липовыми.
Прежде чем отдать сводку Юрасову, Шубин пробежался по ней глазами.
Грановская? Эту фамилию он видел в деле Гамильтон! Кажется, Виктория была сожительницей Кожевского, она же подтвердила его алиби на время убийства Эммы Львовны. Опять Кожевский! Куда ни плюнь, всюду он.
В этот раз Феликса вызывать повесткой не стали, а поехали к нему домой, благо до Большой Зелениной недалеко. Звонить ему тоже посчитали излишним, чтобы ненароком не спугнуть – от подобных фруктов можно ожидать всего, что угодно.
Перед выездом Анатолий связался с коллегами, ведущими дело Грановской. Ничего интересного ему не сообщили, кроме того, что Викторию сбили возле дома, где они с Кожевским снимали квартиру. Она работала бортпроводницей и в тот вечер возвращалась из рейса.
Дверь квартиры, где проживал Феликс, приоткрылась. В дверном проеме появилась благородного вида старушка в аккуратном переднике. Она смерила оперативников царственным взглядом выцветших глаз и сняла дверную цепочку.
– Из милиции, значит, – заключила она. – Никак брошь мою нашли?
– Мы кражами не занимаемся. Нам нужен Феликс Кожевский. Он дома?
– Чем же вы там занимаетесь? За что вам только деньги платят? – заворчала Амалия Бенедиктовна. – Дома Феликс. Он у себя в комнате, сейчас позову.
Кожевский появился в коридоре в трикотажных домашних штанах и шлепанцах на босу ногу. По его заспанному лицу было понятно, что его разбудили.
– Собирайтесь, Феликс Михайлович. Вам надо проехать с нами.
Настроение у Кожевского было препоганейшим. Сначала все складывалось просто превосходно: Эмма выказала ему свою благосклонность, в перспективе замаячило место в ее фирме и все сопутствующие этому обстоятельству блага. Потом его жизнь вдруг пошла кувырком: убийство Эммы, хождения по допросам, несчастье с Викой… Вчера, чтобы заглушить душевную боль, он напился до зеленых чертей и рухнул спать. Проснулся, и вот вам пожалуйста – в доме милиция! Накатившая черная полоса никак не желала отступать – его, как преступника, везут куда-то на милицейской машине. Спасибо, хоть не в наручниках.
Голова гудела, сообщая владельцу о наступившем похмельном синдроме. Феликс сидел в уже знакомом
