Атаманов на утреннем совещании. Он смотрел на своих бойцов взглядом питона, готовящегося задушить жертву. Следователь сообщил, что у него появились большие основания для сомнений в виновности Насти. Она нанесла удар манекену в лоб, когда у Прохоренко была разбита затылочная часть головы. Для этого ей, как минимум, нужно было оказаться за спиной Оксаны. К тому же Прохоренко убили правой рукой, а Настя взяла бутылку в левую. Конечно, она могла разыграть спектакль – ведь писала Настя правой рукой, – это помнили и следователь и Атаманов. Дело требовало дополнительного расследования. Ситуацию усугублял Коган. Этот человек мог развалить любое дело, если в нем оставалось хоть малейшее белое пятно. Это он обратил внимание на то, что его подзащитная активнее пользуется левой рукой, только пишет правой, как переученная левша.
В следующий раз, когда Настю привели на встречу с Марком Иосифовичем, тот сразу ее обнадежил:
– У меня для вас отличные новости. Вас выпускают под залог. Поздравляю, Анастасия Алексеевна!
Вероятно, он ожидал увидеть бурную радость, но ее не последовало. Настя, напротив, проявила недовольство и крайнее возмущение.
– Какой залог?! Я вас об этом не просила! У меня нет денег, и вносить их за меня некому!
– Я лишь выполняю условия своего нанимателя, Кристины Нечаевой. Это она решила, что вам неуютно в столь мрачном заведении.
– Кристина внесла залог?! Да у нее самой ни гроша!
– Ваша сестра весьма состоятельная барышня, уж поверьте. Они с матерью решили продать старинный перстень, стоимость которого очень высока.
– Перстень с сапфирами?! – обомлела Настя. Час от часу не легче. Ради того, чтобы ей помочь, Кристина разбазаривает семейные драгоценности. – Послушайте, Марк Иосифович, я знаю, что представляет из себя этот перстень и как им дорожил ныне покойный дед Кристины. Поэтому я не хочу, чтобы он был продан ради того, чтобы смягчили наказание убийце.
– Перстень действительно уникальный и стоит больших денег, но вы заблуждаетесь по поводу его принадлежности семье Каморкиных-Нечаевых. Я прожил много лет и знал Степана Константиновича. К сожалению, не с лучшей стороны. Я бы мог рассказать, каким образом перстень оказался у Каморкина. Поверьте старому еврею, за драгоценностями часто тянется шлейф преступлений, и дед Кристины внес в него свою лепту.
Настя молчала. Она слышала о Степане Константиновиче всякое. О нем часто говорили, что он нечистоплотен, но считала, что наговаривают. Он был следователем и, значит, мог иметь множество врагов из тех, кого отправил за решетку, а они чего только не скажут, чтобы насолить. Но дыма без огня не бывает. А теперь вот и адвокат ей говорит, что Каморкин небезгрешен.
– Если вам здесь очень нравится, то дело хозяйское, оставайтесь.
– Хорошо, я согласна выйти под залог. Что я должна делать?
– Вот это уже молодец. Вам – ничего. Я сам все сделаю. Это моя работа. Скажите мне лучше вот что. Когда вы в день убийства выходили из квартиры Прохоренко, как вы открывали входную дверь?
– Что значит как? Обыкновенно.
– Как она запирается с внутренней стороны – ключом или без, и какой там замок? – задал он наводящий вопрос.
– Я не помню. А правда, как она закрывается? Не на ключ, это точно.
– А все-таки. Представьте тот день, как вы покидаете квартиру. Что вы при этом делаете?
Настя представила. Она вспомнила, как посмотрела в глазок: нет ли кого на лестничной площадке? Руки тряслись, хотелось бежать, но она заставила себя выйти спокойно.
– Дверь была не заперта.
– Великолепно! Вы знаете, что это может значить? В квартире был еще кто-то. Он мог войти, когда вы разговаривали с Оксаной, или уже был там до вашего прихода.
– Не было никого.
– Откуда вы знаете? Вы прошлись по всем комнатам?
– Нет. Но если бы кто был, то Оксана не стала бы говорить громко такие вещи. Это мне она не постеснялась сообщить, что люди для нее – мусор, и интересны ей лишь, поскольку приносят деньги, а перед всеми остальными она сразу делается медово-клубничной, такой солнечной богиней.
– Пожалуй, вы правы. В логике вам не откажешь.
– Я вспомнила. Дверь была открыта, потому что я не стала ее запирать, когда вошла. Не смогла справиться с замком. Знаете, как в чужих квартирах порой бывает сложно сориентироваться, в какую сторону поворачивать или что нажимать. А Оксана, наверное, решила, что я дверь закрыла. Я подумала, что все равно зашла на минуту, и говорить ей не стала. Но я думаю, что открытая дверь совершенно не значит, что кто-то заходил следом за мной.
– И здесь вы правы, – улыбнулся Коган своей чертовски-милой улыбкой.
Когда Кристина совсем отчаялась, раздался телефонный звонок. Звонила мать.
– Мне нужно с тобой поговорить. Приезжай, – строго велела она и положила трубку.
Так обычно говорят, когда случается нечто судьбоносное, преимущественно неприятное, и вопрос не терпит отлагательства. Любой другой понесся бы со всех ног домой, представляя невесть что. Любой другой, только не Кристина – она отлично знала свою маму, способную пустяк раздуть до вселенского масштаба. Но в этот раз Кристина ошиблась – причина разговора действительно была серьезной.
Высказав нерадивой дочери недовольство по поводу ее нескорого явления домой, Маргарита Степановна сменила тон.
– Хочу с тобой поговорить о перстне с сапфирами, из-за которого убили твоего деда. Перстень нашли и вернут нам, когда закончится следствие. Ко мне обратился один иностранец, Андрис Шейхман. Он хочет купить у нас этот перстень и предлагает немалые деньги. Я с Шейхманом уже встречалась. Человек он приличный, сразу видно. И воспитанный. Я посоветовалась с юристом, он научил, как оформить сделку, чтобы не остаться с носом. Хоть иностранец и приличный, но мало ли что. Почему мне необходимо было тебя дождаться? Сначала перстень был моим. Я его никогда не носила – бабушка не позволяла. Лежал в коробке и считался, что он мой. Когда ты родилась, он стал твоим. Я бы могла его продать, но это неправильно. Твой перстень, и решать тебе.
Кристина с удивлением смотрела на мать – когда это было, чтобы та с ней советовалась? Мама всегда видела в ней неприспособленного к жизни дитя.
– Немалые деньги – это сколько? На адвоката хватит?
– Хватит. Господи, ты опять об этом! Вот упрямая-то какая!
Здесь Маргарита Степановна права. Кристина отличалась редкостным упрямством. Идеи глубоко западали ей в душу и держались там крепко.
– Впрочем, дело твое. Я тебе не указчица. Как решишь, так и будет.
– Я решила.
– Тогда собирайся. Шейхман назначил встречу в кафетерии.
Кафетерием оказался престижный ресторан в центре города. Кристина про себя отметила, что роскошь, к которой она стремилась и искусственно создавала вокруг себя, теперь сама появляется в ее жизни. Пусть мимолетно, всего на один вечер, но она есть. Они с матерью сидели за белоснежной скатертью, напротив – эффектный мужчина средних лет. Он плохо говорил по-русски, но все равно пытался, глядя в разговорник, говорить на языке гостей.
Маргарита Степановна знала немецкий, Кристина учила английский, но обе изъяснялись с трудом.
Официант принес меню, в котором Маргарита Степановна не обнаружила цен. Она пришла в замешательство, потому как рассчитывала заказать чай, если он будет не слишком дорогим.
– Коктейль и десерт, – сказала Кристина. – А тебе что, мам?
– Мне ничего. Я ничего не хочу, дома поела, – она с укоризной посмотрела на дочь.
– Мам, ну что ты. Ты же чай хотела, – и, обращаясь к официанту, сказала: – Чай с лимоном и «Домашний» пирог.
– «Домашнего» нет. Могу предложить «Старую Вену», «Графские развалины», «Лунный свет».
– Несите «Развалины», – махнула рукой Маргарита Степановна.
