– Куда они поехали отсюда?
– Здесь только одна дорога. – Он указал вниз.
С места, где мы стояли, я видел ртутные проблески озера между деревьями. Солнце висело над ним, как огромная и бесшумная паяльная лампа. За белым выступом плотины скрывались электростанция и прилегающие к ней строения. Пурпурные стены каньона тянулись вдаль, истаивая в солнечном свете. Белая туманная дымка над долиной скрывала Лас-Крусес. С высоты и в лесной прохладе было трудно вообразить, что там находится город с пятьюдесятью тысячами человек, изнемогающими от жары на улицах. Я посмотрел на кожаный каблук, который держал в руке, и подумал: кто же из этих пятидесяти тысяч был Золушкой?
Глава 17
Я отвез Мак-Гауэна домой. Он жил в маленьком коричневом коттедже позади гостиницы, с остроконечной крышей, как у швейцарского шале, и нарисованными на двери желтыми подсолнухами. К моему удивлению, старик пригласил меня на чашку чая.
В гостиной, заставленной древней, табачного цвета мебелью, ощущалась атмосфера Старого Света. На столе возле транзистора лежали несколько давних выпусков «Панча». На стене висели картинки из «Иллюстрейтед Лондон ньюс» и выцветшие фотографии.
Одна из них представляла собой увеличенный снимок мускулистого мужчины без пиджака, обнимающего за плечи женщину в капоре. Они стояли перед белым каркасным домом, улыбаясь друг другу. Хотя дом походил на безобразную коробку, а люди были бедно одеты, в этой сцене ощущалось нечто идиллическое, а в улыбках – довоенное простодушие. Посмотрев на снимок повнимательней, я понял, что мужчиной был Мак-Гауэн без бороды и в расцвете сил.
Старик, прихрамывая, вышел из кухни.
– Чайник скоро закипит. Присаживайтесь.
– Вы очень любезны.
– Я всегда рад гостю. Здесь уже месяц никого не было, а мне одиноко после смерти моей старухи. – Он указал пальцем на фотографию. – Это мы с ней двадцать пять лет назад. Я ведь не всегда был таким отшельником, как теперь.
– Вы остаетесь здесь один на всю зиму?
– Да.
– Я не вынес бы одиночества.
Мак-Гауэн опустился в старое плюшевое кресло, из которого поднялось при этом облако пыли. В солнечном свете, проникавшем через окно, пылинки крутились, словно кипящее золото.
– Бывает разное одиночество, мистер... как, вы сказали, вас зовут?
– Лу Арчер.
– Бывает разное одиночество, мистер Арчер, – повторил он. – Самое лучшее то, которое вы создаете для себя сами. Вы чувствуете определенное удовлетворение, живя один и ни в ком не нуждаясь, особенно в старости. Знаете, человек устает болтаться по свету. Я за свою жизнь чем только не занимался – плавал матросом на корабле из Глазго, выращивал пшеницу в Манитобе, добывал серебро в Неваде и медь в рудниках Трэверса, был дворником в Сан-Бернардино, прежде чем перебраться сюда. Но в городе я всегда чувствовал себя не в своей тарелке. Почти каждый год я во время отпуска возвращался в Трэверс.
– Не думаю, чтобы я когда-нибудь слышал о Траверсе. Это в Калифорнии?
– Да, неподалеку от границы с Невадой. – Старик снова указал на фотографию: – Этот снимок сделан в Трэверсе, когда там жило больше тысячи человек. А теперь это город-призрак. Ничего не осталось, кроме домов, да и те понемногу осыпаются. Рудник истощился. В последний раз, когда я ездил туда года три- четыре назад, в городе не было ни души. – Он улыбнулся. – После Сан-Бернардино меня это вполне устраивало.
– А у вас есть родственники, кроме вашей жены? Я хотел вернуться к его внучке.
– Был сын, – ответил Мак-Гауэн. – Теперь ему было бы столько же, сколько вам. Погиб во время несчастного случая в порту. Его освободили от призыва, потому что он работал на верфи, но это ему не помогло. Впрочем, я и до этого нечасто с ним виделся. Он связался с филиппинской девушкой, и мне это не слишком нравилось.
Его мысли меняли направление под действием переменчивого ветра воспоминаний.
– Джо не виновата, что выросла дикаркой. Ее мать снова вышла замуж – на сей раз за филиппинца, – и они позволяли девочке бегать по улицам Лонг-Бич, когда ей следовало быть в школе.
– Вы говорите о вашей внучке?
– Да. Сейчас она живет в Лас-Крусес. Вы, случайно, ее не знаете?
– Возможно, – небрежно отозвался я. – Как ее зовут?
– Не помню ее фамилию по мужу, но она обычно называет себя Джо Саммер. Это вроде сценического имени – она хочет стать профессиональной певицей. Может, вы слышали, как она пела в ночном клубе в Лас-Крусес? В «Золотой туфельке»?
– Нет, но я встречал ее.
Старик склонился вперед в скрипучем кресле.
– Что вы думаете о заведении, где она работает? Паршивая забегаловка, верно?
– Боюсь, что да.
– Вот и ей я говорил то же самое, – сказал он. – Не дело для молодой замужней женщины работать в баре, тем более с таким боссом, как Керриган. Но она и слушать не стала. Я слишком стар, а она слишком молода – вот мы и не можем понять друг друга. Она считает меня старым дурнем. Возможно, так оно и есть, но я не могу не беспокоиться о ней. С ней все было в порядке, когда вы ее видели?
Я был избавлен от ответа. Засвистел чайник, и Мак-Гауэн ушел в кухню. Пока он готовил чай, я обдумывал, что ему сказать.
Чай, который он заварил, был черным и горьким, как мои мысли.
– Хороший чай, – наконец вымолвил я.
Старик утвердительно моргнул над фарфоровой чашкой, расписанной старомодными розово-золотыми цветами. Он осторожно поставил чашку на стол.
– Вам надо послушать, как Джо поет. Не ту джазовую дребедень, которую она распевает в ночном клубе, а старые песни – «Энни Лори», «Бредущие во ржи». Я просил ее петь их для меня, когда она приезжала сюда.
– Когда это было в последний раз?
– В прошлом месяце. Она приехала в начале сентября и привезла с собой мужа. – Его черные глаза задержались на моем лице. – Вы не знаете ее мужа? Не могу вспомнить его имя.
– Как он выглядит?
– По правде говоря, мне его наружность не понравилась. Рыжий парень...
– Боузи?
– Вот-вот! Так вы его знаете?
– Не очень хорошо.
– Что он за парень? – Его лицо помрачнело и вытянулось. – Я объясню вам, почему меня это интересует. Он вел себя не так, как должен вести молодой муж во время медового месяца.
– Это был их медовый месяц?
– Так они сказали. Но я в этом сомневаюсь. Конечно, это скверная мысль, но я даже усомнился, действительно ли они женаты по всем правилам. Он не обращался с ней с должным уважением. Как они там уживаются?
– Не знаю. Но знаю, что он крутой парень. Видите отметины на моем лице?
– Нужно быть слепым, чтобы их не видеть.
– Их оставил Боузи.
– Вот как? Кастетом?
– Только не говорите, что над вами он тоже поработал.
– У него не было шанса, – мрачно ответил Мак-Гауэн. – Я выкинул его со всеми потрохами, прежде чем он смог попытаться сыграть со мной такую шутку. Но здесь какой-то момент все висело на волоске.
– Что произошло?
