альбому.
— Вот!
На старой черно-белой фотографии самозабвенно хохотали трое. Несусветной красоты девушка в белом платье сидела на спинке садовой скамейки, а у её ног — маленький светловолосый в ковбойке, в коем угадывался Филин, только без очков и бороды, и высокий брюнет в вышитой жилетке.
— Узнаёшь? — странным голосом спросил Филин. — Это Коракс, это я, а это, между прочим, твоя бабушка. Июнь тысяча девятьсот пятьдесят девятого, — добавил он, — мне здесь девятнадцать, на год больше, чем тебе сейчас. Такие дела.
Инго долго разглядывал фотографию. Филин смотрел в окно. Если очень постараться, отсюда можно было различить море.
— А дедушка мой…
— А дедушки твоего, — волшебник подбросил в воздух звякнувший бубенец, — ещё даже в проекте не намечалось. У меня было два таких, — сказал он. — Второй мне подарила Таль.
— Ого, — сказал Инго.
— Вот и ого. Я его вернул в день её свадьбы. Как и подобает джентльмену. — Филин хмыкнул. — Кстати, об Амберхавене, — добавил он другим голосом. — Как ты смотришь на то, чтобы там немного поучиться?
— Нет.
Всякий знакомый с нравом Его Величества знал твёрже твёрдого, что чем тише у Короля голос, тем хуже обстоят дела. Сейчас Инго было почти не слышно.
— Такой маг, как я, человечеству не нужен, — продолжал Король, садясь на широченный подоконник и щурясь на солнечные блики на горизонте. Лето начиналось на славу. — Я думаю, Филин, что не стоит делать из меня волшебника. Совсем наоборот — надо бы мне отсюда куда угодно, только бы подальше, но…
— Стоп. — Филин поднял брови. — Почему это «куда угодно»?
— А я ведь не хотел вам ничего рассказывать, — произнес Инго.
— Я слушаю.
Инго Четвёртый опустил голову и поёрзал.
— Ну, в общем… — выдавил он.
Филин ждал.
— Ox, — Инго наконец собрался с духом. — Филин, только не смейтесь… Мне тут одна вещь пришла в голову. Давно. Ещё до всего. Я боюсь, что мне это все… эти двенадцать лет в Чёрном Замке даром не прошли… — он сглотнул тугой комок в горле. Слова, обычно смирные и послушные, никак не шли на язык. Филин ждал.
— Понимаете, — окрепшим голосом продолжал Король, глядя на море, — ведь никто же не знает всего про Мутаборскую магию… Филин, я ведь всё это время по ночам просыпался и думал: а вдруг я — мина замедленного действия? Вдруг он какой-то будильничек во мне завёл и я взорвусь — сейчас, завтра, через десять лет? Так лучше пусть это будет подальше от дома, правда? Знаете, Филин, ведь вы меня должны были тогда просто убить на всякий случай…
— Допрыгаешься, убью
— Но это было бы разумно! Элементарные меры предосторожности!
— Разумно?! — почти закричал Филин, прикрыл глаза на полсекунды и продолжил тоном ниже:
— Инго, рассказывай немедленно и честно, с чего ты вдруг об этом речь завёл, — велел он. — Что ты в себе заметил?
— Что-то происходит, — Инго снова отвернулся и смотрел в окно. — Что-то происходит с тем, что я говорю. Происходит просто на каждом шагу! И от этого всем плохо. Во-первых, меня все слушаются. Ну, придворные. Бабушка говорила — королевская воля, наследственность, фамильные черты, но, Филин, не тот я человек, чтобы меня слушаться — подумаешь, король… А тут на днях слышу — Циннамон главе гильдии кузнецов, Герту, тихонько так говорит: вы, мол, королю нашему лучше не перечьте, а то будет как с соседом моим, сапожником, у которого в одну ночь мыши все кожи в кладовой поели… Куда это годится?
— Не смешно, — кивнул Филин и сел рядом с королем на подоконник. — Дальше.
— Таких историй было много, но я даже не очень дергался — мало ли что подумают. Но вот потом… В апреле Лизка мне сказала, что в школу лень ходить, одни контрольные. Заболеть, говорит, что ли… А я ей и сказал — ну, заболей… У неё две недели температура было, никто не понимал, в чем дело, — помните? И лекарства её не брали! И даже вы температуру сбить не могли!
— Помню, — кивнул Филин. — Во-первых, могло быть чистой воды совпадением. Школьники иногда болеют. Бывает так, что температуру не сбить. А если нет… Я же тебе про это говорил. По всей видимости, ты от природы маг-словесник. Словеснику надо учиться, чтобы управлять своими словами. Учат этому в Амберхавене. А пока что слова управляют тобой. — Он старался говорить спокойно.
— Подождите! — умоляюще продолжал Инго. — Мне же ещё и снится теперь такое, что лучше бы вообще не засыпать! Нет… Нет, расскажу. Как вам сон, в котором я, Инго Великий, правлю смирным таким Радингленом, в котором опять вечная ночь и зима? И даже не только Радингленом, в некоторых снах размах у меня побольше. Кого хочу — казню, кого хочу — милую, но в основном, конечно, казню, а кругом все трепещут, а вас нет, и Лизки нет, и Конрада — никого нет. И при этом я такое могу… И самое жуткое — это всё мне во сне нравится, очень нравится, понимаете?.. Филин, мне снится то, что мне предлагал Мутабор, давно, ещё в самом начале!
— Так, вот это уже серьёзно. — Филин нахмурился. — Только не пори горячку. Мне кажется, что это не тебе снится, это тебе кто-то
— Кто-кто, — сумрачно сказал король. — А вдруг это и есть я настоящий? Вдруг это ОНО во мне прорастает?!
— Знаешь, ответ не сходится. Это делает кто-то, кто хорошо знает твои слабые места. Ты же мне сам рассказывал, как тогда, в Замке, старался поменьше спать, чтобы в Библиотеку забираться, когда на тебе ночного заклятья не было — помнишь? — Филин заметил, что Инго мучительно скривился, и тронул его руку. — Прости, что напоминаю — надо.
— Думаете, я забыл? — уронил Инго.
— Ничего я не думаю. Просто складываю картинку из кусочков. И самое главное. Если бы в тебе была заложена мина замедленного действия, — любая мина, — нипочем бы ты не спустился в некий подвал и не вынес оттуда некую клетку с филином…
— Он мог успеть потом, — горько отозвался Инго. — Он мог успеть в последний момент. И вообще — вот, посмотрите.
Король вынул из кармана джинсов измятый бумажный самолетик, исписанный неразборчивым почерком.
— Вот. — Он протянул самолетик Филину. — Вы только не подумайте, я…
Филин жестом остановил его и углубился в чтение. Потом повертел самолетик так и сяк и, сняв очки, спросил:
— Почерк, вроде, твой. Откуда это взялось?
Инго почему-то посмотрел на свои ладони.
— Мне приснилось, что он влетает в окно. А когда я проснулся, он был у меня в руке.
Филин впился в листок глазами. Воцарилось молчание. Было слышно лишь, как далеко внизу шелестит под теплым летним ветром листва дворцового парка.
— По-моему, это значит, что всё совсем плохо, — еле слышно проговорил король. — Именно поэтому я и хочу отсюда подальше. В конце концов, я волен распоряжаться своей судьбой…
— И моей заодно? — поинтересовался Филин и вернул листок королю. — Ты не думай, я понимаю, что говорю недопустимые вещи. Я ведь тебя правильно понимаю?
— Погодите, — удивился Инго. — Почему — вашей?
