завидовала. Ей так никогда не научиться! Никогда и нипочем! А сейчас бы ой как пригодилось!
— Вам велено не расходиться. Оставайтесь на местах, — отрезала Саблезубая.
— Тогда, может, вас не затруднит одеяла принести? — настаивала Маргарита. — Здесь холодно, они же простудятся, а куртки не у всех есть — вы же сами видите.
— Не было инструкций, — огрызнулась Саблезубая.
— А вы сходите и узнайте, — очень вежливо предложила Маргарита, но в голосе у неё Лиза услышала хорошо знакомую холодную ярость. Многообещающую и страшную. Ну совсем как Инго или Бабушка, подумала она и тут же устыдилась — нашла с кем сравнивать!
— Что?! — подозрительно тихо спросила Саблезубая.
— Да, и ещё — здесь есть лекарства?.. А лучше — нормальный врач? Половина народу простужена, — заявила Маргарита. — Вон как чихают.
— Послушай, девочка, — прошипела педагог. — Что ты выступаешь? Все работают! В равных условиях! Даже сам маэстро, ты понимаешь? Никто не жалуется! А ты, по-моему, тут единственная, кто не музыкант. Тебе что, больше всех нужно? Живо сядь на место.
— Они не жалуются, потому что вас боятся, — Марго глянула на Лизу, и та уже машинально раскрыла рот, но…
Пик! Пик! Пииик!
— Ладно, — Саблезубая пристально уставилась на Маргариту, как будто фотографировала. — У нас с тобой ещё будет отдельный разговор. — Ульяна Сергеевна прошествовала в первый ряд. — Дети! Звонок на второй урок! Пора за работу!
Оркестранты неохотно побрели на сцену.
Второй «урок» оказался ничуть не лучше первого — Саблезубая по-прежнему вмешивалась с дурацкими замечаниями вроде «играть с выражением», мельтешила перед сценой. Лизе то и дело приходилось оборачиваться, а это ужасно отвлекало. Паулина ерзала и скрипела креслом: видно, сообразила, что такими темпами «волшебно-спасательную» музыку они и до завтра не разучат. Наверно, она тоже получила какие-то свои инструкции, потому что не выдержала и что-то зашелестела Саблеэубой, после чего та — о чудо! — угомонилась и села, и репетировать стало гораздо легче. Правда, Лиза на всякий случай не выключала слух — мало ли что взрослые полезного сболтнут. Но выслушивать приходилось ерунду.
Саблезубая с Паулиной яростным шепотом препирались, причем шипела в основном Саблезубая — доносила до Паулининого сведения, что никому, кроме Виктора Александровича, собой командовать не позволит, и пригласили её сюда как выдающегося педагога для работы с особо талантливыми детьми, а вот в телевизоре разоряться любой дурак может, и ещё посмотрим, кого маэстро наградит за отличную работу — у неё, Саблезубой, есть на этот счет кое-какие соображения и очень, очень большие планы. Паулина изнемогала, но возразить ей почти не удавалось. «Это как же она развернется? Страшно подумать!» — Лиза решила, что хотя бы ради того, чтобы не дать Саблезубой развернуться, волшебную музыку надо завалить.
Когда кто-то из младших попросился выйти, Паулина спорхнула с кресла, как обрадованный ночной мотылек в темную форточку. Саблезубая угрожающе приосанилась. Лиза вспомнила, что у Ляльки, кажется, класса с третьего нет папы (оно и понятно, кто ж Саблезубую выдержит) и решила: «Может, Изморин ей обещал, что потом на ней женится? Ну на что-то же он её подманил? Не только же на спонсорскую помощь школе? Он же вроде бы миллионер…»
Вернувшись, Паулина отсела от Саблезубой подальше. Музыка принимала все более отчетливые очертания, и Лизе они нравились все меньше. К тому же оркестранты уже не краснели от усилий, а серели на глазах, и замечания понимали со второго раза, хотя старались и слушались. А в перерыве вон как соображали! И в зале опять тепло! Лиза изо всех сил попыталась не думать, от какой такой и чьей энергии появилось это тепло, но все и так было понятно.
Лиза уже не успевала следить ни за лишними, ни за взрослыми, ни за Марго. Она никогда не думала, что репетировать и ещё быть концертмейстером — такая нелегкая работа. Правда, на уроках у Филина тоже бывало нелегко, но совсем по-другому. Потому что там он ей объяснял, что делать, или, по крайней мере, где неправильно, а она старалась. А тут надо самой понимать, где неправильно, и другими командовать. Ой…
Пик! Пик! Пииик!
На сей раз надзиратели смилостивились и выпустили всех из зала, хотя сначала Паулина опять поругалась с Саблезубой и направилась с фонариком в фойе. И опять резко похолодало, а ещё, когда, музыканты потянулись к дверям, Лизе показалось, что перед глазами у неё все качается, а потом она с ужасом осознала — ничего ей не мерещится, музыкантов и впрямь заметно шатает.
Посреди фойе стояла растерянная Паулина и смотрела в потолок, а луч ненужного фонарика был едва различим: вместо мертвой люстры с пыльными висюльками фойе освещало множество плававших в воздухе мутных шаров — такого же неонового цвета, как светящийся букет у Изморина в кабинете. Они же маячили и над входом в туалет. Музыканты обходили шары стороной, а те, кто помладше, вообще жались по стенам. Пробовать, жгутся ли шары, и гонять ими в футбол никому не хотелось. И никто не перекрикивался, и по лестнице на второй этаж на разведку никто не полез, и на замечательно удобных широченных изогнутых перилах кататься никому в голову не пришло, даже младшим, хотя они-то уже битый час сидели неподвижно и бездельничали. И вообще, если закрыть глаза, то можно подумать, что в фойе не дети, а старички, поняла Лиза: музыканты и не пытались согреться — вяло бродили чинным прогулочным шагом и сидели по диванчикам. Просто какая-то мечта педагога. А ведь в фойе ещё холоднее, чем в зале!
Маргарита, правда, подошла было к двери, ведущей из фойе в коридор, но Саблезубая, которая неотступно следила за оркестрантами и лишними, тут же её одернула — даже за рукав:
— Девочка, ты куда это собираешься?
— Кто как, а я есть хочу. Буфет ищу, — во всеуслышание объявила Маргарита.
При слове «буфет» музыканты навострили уши, и на замученных лицах появился интерес. Кое-кто даже привстал с диванчиков.
— А я тоже есть хочу! — Лиза набралась смелости и решилась подать голос, а то сейчас эта Маргарита опять все одеяло на себя перетянет. — Мы все голодные, вы что, не видите?
— И я! — пискнул кто-то из малышей.
— И я!
— И попить!
— Ну, не знаю, инструкций не было. — Саблезубая сделала вид, будто думает.
— Музыкантов надо кормить! На голодный желудок играть вредно! — Лиза брякнула первое, что пришло в голову, чувствуя на себе пристальный взгляд Маргариты.
Ульяна Сергеевна сверилась с часами.
— На следующей переменке, дети! — сладким голосом пообещала она. — Сейчас одиннадцать часов, уже на урок пора!
— У-у-у! — разочарованно проныл кто-то в толпе. — А почему не сейчас?
Лиза глубоко вдохнула и кинулась в атаку:
— Извините, Ульяна Сергеевна, вы не музыкант и можете этого не знать, — начала она. Голос дрожал от злости, но прозвучал так, будто её трясет от страха. Тьфу ты! — А маэстро вам не сказал, потому что он… он великий и… и выносливый, и он занят и может без еды и воды и… без воздуха! — во рту от таких слов появился противный железный привкус. — Но мы же первый раз вместе играем, мы сыграться толком не успели. И все не выспались. Я вот ужасно спать хочу. А не выспавшись и на голодный желудок мы даже «Чижика-пыжика» не сыграем! Не то что эту… спасательную музыку! А раз поспать не даете, покормите хотя бы, а то нечестно! И попить дайте горячего! Лучше кофе!
Музыканты утвердительно загудели и запищали на разные голоса.
— Вы сами-то разве не голодная? — нахально спросила Лиза.
— Кудрявцева, не забывайся! — возмутилась Саблезубая и тут же сглотнула. Ага, тоже подкрепиться не прочь!
— На такую музыку калорий больше уходит в сто раз! — выпрашивать Лиза ничего не собиралась, ещё чего не хватало, но с противником надо говорить на понятном ему языке.
