— Не бойся, не сходишь. — Шерилл улыбнулся.
— Но ведь я столько всего натворила! — воскликнула Феба и добавила, обращаясь уже ко мне: — Хуже всего то, что я попыталась уговорить вас убить Мерримена.
— Ничего страшного, он ведь тогда был уже мертв.
— Нет, я наверняка спятила. У меня в мозгу все помутилось. — Феба коснулась висков кончиками пальцев. Глаза у нее вновь потухли. — Сейчас мне лучше. Вы ведь знаете, это же не моя фантазия...
Она покраснела и отвернулась.
— Если хотите всю правду, в Сакраменто я приехала не по собственной воле. Мне сюда ехать не хотелось; наоборот, хотелось уехать подальше, чтобы никого из знакомых никогда больше не видеть. Но дядя Карл меня пристыдил, сказал, что это безумие, и уговорил лечь в клинику. Вчера утром он сам привез меня сюда.
— Неважно, как ты сюда попала. Главное, что ты теперь здесь.
— Нет, это важно, доктор, — возразил я и, повернувшись к Фебе, спросил: — А как Карл Тревор разыскал тебя?
— Я обещала ему, что никому об этом не скажу. Но сейчас ведь это уже не имеет значения, правда? Позавчера вечером он приехал за мной в отель «Чемпион».
— Позавчера?
— Кажется, да. У меня перемешались дни и ночи, но вроде бы это произошло позавчера. Он велел мне переехать в «Гасиенду», заявив, что в такой дыре, как «Чемпион», мне жить нельзя. На самом же деле в Сакраменто мне случалось останавливаться в местах и похуже.
— А откуда он узнал, что ты в «Чемпионе»?
— Про меня он вообще ничего не знал. Он принял меня за маму. Войдя, он обнял меня, поцеловал и назвал маминым именем. — Феба покраснела еще больше. — Когда же дядя Карл увидел, что я — не мама, он сник, стал плакать. Должно быть, он очень любил ее, — через силу добавила девушка.
— Ты сказала ему, что она умерла?
— Да.
— И что ее убил твой отец, тоже сказала?
— Да. Дядя Карл взял с меня слово, что я больше никому об этом не расскажу. Никому и никогда. — Феба прикусила губу. — А я рассказала.
— И правильно поступила.
— Нет. Я поступила бы правильно только в одном случае: если б уехала отсюда подальше. Чтобы в тишине и покое родить своего ребенка.
— Не беспокойся, — сказал Шерилл, — ты родишь своего ребенка в тишине и покое.
У Фебы загорелись глаза:
— Вы считаете, я могу рожать? Несмотря на наследственность и все прочее?
— По-моему, тебе просто нельзя не рожать.
— А где Бобби? Я могу повидать Бобби?
— Только завтра. Сегодня уже поздно, тебе нужен покой.
— Да, я очень устала.
Глава 27
Выйдя из здания клиники, я поделился новостями с Бобби Донкастером. Тот никак не мог поверить, что Феба не убивала своей матери, и совершенно одурел от радости. Бобби довез меня до «Сиесты», где мы и расстались.
Меня же история Фебы удовлетворила лишь отчасти: на многие вопросы ответов я пока не имел. На один из них — где находился в ночь убийства своей бывшей жены Гомер Уичерли — мог ответить корабельный стюард Сэмми Грин.
История закруглялась — и не только во времени, но и в пространстве: мотель «Сиеста» находился всего в пяти минутах езды от квартиры Грина в Пало-Альто. На этот раз мне удалось застать стюарда дома.
Грин, энергичный молодой негр в фартуке с надписью «Метрдотель», вошел в гостиную из кухни с виноватым видом, как будто его застали за каким-то сомнительным занятием.
— Я жарю бифштексы, сэр, — сказал он с улыбкой. — А это дело кропотливое. Чем могу быть полезен, мистер?..
— Арчер, — представился я. — Частный сыщик. Я понимаю, я не вовремя, поэтому постараюсь вас не задерживать. По словам Макихерна, корабельного старшины, с которым я на днях беседовал, вы во время последнего плавания убирали каюту Гомера Уичерли.
— Так точно, сэр. — Улыбка на лице Сэмми Грина исчезла, а виноватый вид остался. Впечатление было такое, как будто человеческое лицо у вас на глазах превращается в гладкий черный камень. — Что-то случилось?
— Мне нужна от вас кое-какая информация, мистер Грин, не более того. По моим сведениям, Гомер Уичерли поднялся на палубу второго ноября, а пароход должен был отплыть в четыре часа пополудни, однако задержался до утра. Верно?
— Да, сэр. Мы вышли в море только на рассвете.
— Уичерли покидал корабль вечером второго ноября?
— Если и покидал, то мне об этом ничего не известно, сэр. Впрочем, я за ним не следил: дел полно было.
— А вечером он попадался вам на глаза?
— Конечно, сэр. Я несколько раз заходил к нему в каюту. Мистер Уичерли — джентльмен требовательный. Я не жалуюсь, — поспешил добавить он с дежурной улыбочкой, — на днях он дал мне отличные чаевые. На сто долларов, сэр, можно купить много бифштексов.
— Вы говорите, что часто заходили к нему в каюту. Как часто?
— Каждый час, а то и чаще. Сами понимаете: то то принеси, то это.
— Что именно?
— Выпивку, еду. Ой, мои бифштексы сгорели! — спохватился он.
— Я сняла их с огня, — раздался из кухни голос жены. — Дети уже сели есть, а наши бифштексы я положила в духовку, чтоб не остыли.
— Простите, что помешал вам, — извинился я.
— Ничего, ничего, — улыбнулся он. — Вас что-нибудь еще интересует?
— Да, еще одна вещь. Как вы думаете, мог Уичерли в тот вечер съездить в Атертон и вернуться назад?
— Вряд ли, сэр. Ведь в одну сторону ехать никак не меньше полутора часов, да и то на приличной скорости.
После встречи с Сэмми Грином вопросов у меня, против ожидания, прибавилось, и, ломая над ними голову, я поехал на другой конец города в гости к Салли Мерримен. Вскоре фары выхватили из темноты неоновую вывеску, на которой трехдюймовыми буквами значилось имя убитого. В окнах спрятавшегося за деревьями коттеджа горел свет. Я прошел по дорожке к дому и постучал.
— Кто там? — раздался за дверью голос Салли Мерримен.
Я стал лихорадочно припоминать, как представился ей в прошлый раз.
— Билл Уилинг, — назвался я после продолжительной паузы. — Позавчера вечером мы с вами беседовали о продаже дома.
— Погодите, пойду что-нибудь на себя накину.
Шаги удалились, и через некоторое время послышался стук каблучков. На крыльце вспыхнул свет, дверь открылась, и передо мной предстала Салли Мерримен в красном домашнем платье с глубоким вырезом и в черных обтягивающих брюках.
— Входите, мистер Уилинг.
Комната была слабо освещена стоявшей на телевизоре аляповатой лампой с шелковым абажуром. В углу на низком столике стоял старенький магнитофон. На диване, на стульях и на полу валялись газеты.
В стеклянной двери напротив отражалась вся комната, а с нею и мы — точно актеры многосерийного телефильма.
Салли сняла со стула пачку газет.
