Майер сидел на каменной площадке, положив ноги на верхнюю ступеньку лестницы. Лицо его было мертвенно-бледным.
— Я пришел сказать, что у меня сильно кружится голова. И… по правде говоря, мне немного страшно.
Я поднялся к нему и поддерживая свел вниз. Потом надел Уолли на голову его синий берет и подсунул ему под щеку одно из треснувших стекол от очков. Засунул деревянную рукоятку его дубинки себе за пояс, а каменный шар — в правый карман брюк, так что теперь был заметен только соединявший их кожаный ремешок.
Мы пересекли площадку для игры в мяч и спустились по тропинке на стоянку. Криком вызвав скособоченного билетера из его тенистого укрытия и, возбужденно показывая то на храм, то на «хонду», я пояснил на своем ломаном мексиканском, что человек упал, ему плохо. Сначала он слушал меня с озадаченным видом, но наконец все понял, и у него на лице появилось огорченное выражение. Я пообещал, что пришлю ambulancia, Crus Rojo, los doctores[16], втиснул Майера в «фэлкон» и уехал. Еще до того, как мы выехали на автостраду, он привалился к дверце.
Большая современная больница находилась на границе Ла Колонии и центра города. На каждом повороте я оставлял на асфальте следы резины, одной рукой вцепившись в руль, а другой пытаясь удержать Майера.
Маленькая, похожая на птицу медсестра торопливо выбежала навстречу машине из дверей приемного отделения, посмотрела на Майера, с шумом втягивающего воздух, и увидела шишку. Санитары уложили его на каталку и быстро увезли внутрь здания.
Появился большой смуглый человек в белом халате и сказал:
— Будьте любезны, сэр, отгоните вашу машину от подъезда. Вы можете поставить ее за домом.
— Мы с другом видели, как человек упал со стены храма в Ягуле. Пока мы бегали, чтобы сообщить об этом билетеру, мой друг поскользнулся и ударился головой. Тот, кто упал, — это американский турист. Что с моим другом?
— Его сейчас осматривают. Если вы отгоните машину, а потом зайдете в офис и поможете оформить документы на поступление…
Я так и сделал. Добродушная огромных размеров дама в регистратуре помогла мне перевести с испанского и заполнить формуляр, а затем, воспользовавшись ее телефоном, я позвонил Энелио Фуэнтесу и застал его буквально за минуту до того, как он собирался выйти из агентства. Энелио примчался со скоростью, которую могли себе позволить лишь избранные члены местного высшего света. Еще через двадцать минут прибыл доктор Эльвара, вызванный им в качестве консультанта. Это был молодой энергичный человек, судя по всему, привыкший отдавать приказы и совершенно лишенный каких бы то ни было эмоций. Через пятнадцать минут он вернулся в комнату ожидания и сообщил, что в лучшем случае у Майера тяжелое сотрясение мозга и ему некоторое время придется побыть под наблюдением врача.
— Как по-вашему, ему понадобится операция?
— Пока я не могу делать никаких предположений.
Но я-то знал, что он бы высказал свои соображения на этот счет, надо было лишь правильно сформулировать вопрос.
— Доктор Эльвара, если бы у вас было десять пациентов с таким же диагнозом, что и у моего друга, и точно с такой же шишкой на голове, скольким из них, на ваш взгляд, потребовалось бы хирургическое вмешательство?
— Г-м-м. Десять — это слишком мало для подобных сравнений. Возьмем лучше сто. Операция потребовалась бы по крайней мере двадцати из них, а возможно, и всем сорока.
— Сколько из ста операций могут оказаться неудачными?
— Возможно, пять, может быть — четыре.
— Сколько обычно требуется времени, чтобы определить, нужна ли операция?
— Ухудшение состояния наблюдается, как правило, в первые двенадцать часов. Но, чтобы знать наверняка, потребуется восемнадцать часов, а потом еще два дня наблюдений, прежде чем пациент будет выписан из больницы.
— Спасибо, доктор.
— Всегда к вашим услугам.
Таким образом, Майер, три шанса из десяти, что они вскроют тебе череп, и тогда в твою пользу двадцать шансов против одного. Что ж, значит, твой приятель-букмекер может поставить пятьдесят долларов против одного, что ты не выживешь, и все же при этом иметь двадцатипроцентное преимущество в свою пользу.
И тем не менее еще никогда в жизни двенадцать часов не тянулись для меня столь долго и томительно.
Глава 17
В одиннадцать вечера в четверг мы с Энелио и Маргаритой пришли навестить Майера. Маленькая палата, больничный халат, синяя щетина у него на подбородке, белый компресс на голове… Невысокая приземистая девушка в серо-белом больничном одеянии сидела рядом с его кроватью и измеряла давление.
— Надеюсь, когда-нибудь ты окажешь мне любезность и расскажешь, что тогда произошло, — сказал Майер. — Память отшибло начисто. Трэвис, ты уже не так сильно хромаешь.
— Мне вкололи что-то вроде новокаина.
Сиделка сделала какую-то пометку в журнале и начала измерять его пульс.
— Знаешь, Майер, по-моему, они отказались от мысли вскрыть тебе черепушку и порыться в содержимом.
Он вытаращил глаза.
— А они собирались?
— Весь день.
— Жаль было лишать их такого шанса.
— Сейчас мы собираемся в «Викторию», чтобы отметить это событие. Мы закажем выпивку на твою долю и по очереди будем пить за тебя.
—
Однако, судя по тому, с каким видом Маргарита придвинула стул поближе к кровати, она не собиралась никуда уезжать. Сиделка что-то ворчливо возразила, и Маргарита, вскипев, обрушила на нее целый каскад возбужденных фраз на испанском. Девушка сразу примолкла и постаралась побыстрее закончить свое обследование.
Майер одарил нас совершенно бессмысленной улыбкой, я пообещал, что загляну к нему утром, и мы с Энелио вышли из больницы. Елена дожидалась нас в «фэлконе». Энелио доехал с нами до «Виктории». Высадив Елену у главного здания, я попросил ее подождать меня на веранде и, запарковав машину, мы с Энелио прошли пешком до коттеджа.
— Что слышно насчет пикапа?
— Забавная вещь. Один из наших пилотов, пролетая над той лощиной, заметил какой-то металлический отблеск и сообщил об этом
— Эх, если бы тогда в Ягуле мы были не одни, все сложилось бы по-другому.
— Туда ездит не так уж много народу. Иногда там по два-три дня подряд вообще никого.
Мы налили себе по бокалу. Энелио слегка приподнял свой и произнес испанский тост, который подходил на все случаи жизни:
— За здоровье, деньги, любовь и время, чтобы всем этим наслаждаться.
— Итак, — продолжал он, — теперь, когда с твоим другом все будет в порядке, ты вернешься домой и придумаешь какую-нибудь красивую ложь для ее несчастного папаши?
