Выжав из столь 'ценных' свидетелей всю нужную им информацию до последней капли, Берлитц и Мур приступили к созданию своего самого знаменитого, пожалуй, шедевра. Однако Винсент Каплан, который ознакомился с 'Филадельфийским экспериментом' после его завершения и поступления в широкую продажу, был несколько не согласен с версией авторов, но разоблачать их тогда и не подумал, так как был истинным американцем, и всю жизнь считал, что каждый имеет право зарабатывать свой кусок хлеба с маслом как умеет, если, конечно, дело не доходит до посягательства на его личный, Винсента Каплана, кусок. В случае с 'Филадельфийским экспериментом' бывший морской летчик мог быть спокоен, но когда ознакомился с публикацией Кремнера в 'Military Profile Technology', он вспомнил старые обиды, полученные некогда им, боевым ветераном, от штабных бюрократов, которые использовали свои высокие посты для разворовывания казны, не рискуя при этом своими головами на передовой, было ли это на фронтах второй мировой, в Корее или во Вьетнаме. Конечно, писал Каплан Кремнеру, он лично и не надеялся на то, что своим маленьким 'разоблачением' способен хоть как-то изменить положение с коррупцией, царящей в высших эшелонах власти, но свое веское слово сказать все же обязан.
'…Начнем с того, — заявил он в своем письме, — что Джеймс Дэвис и Аллен Хьюз носились с идеей придания визуальной невидимости военным кораблям и самолетам еще задолго до того, как повстречали эту мифическую жертву 'Филадельфийского эксперимента' в парке Колорадо-Спрингс в 1970 году. Джеймс Дэвис жил в моем родном городе — Филадельфии, и был другом детства моего сына Джорджа. Отец Джеймса, Стивен Дэвис, во время войны был матросом на флоте, и вернулся домой в 1943 году психически ненормальным человеком. Причиной этой болезни послужил случай, когда японские самолеты потопили его корабль в Коралловом море у берегов Австралии, и из всего экипажа спасся только он один. Несколько суток Стивен Дэвис проплавал в море на спасательном плоту, изнывая от жары и жажды, неоднократно подвергался нападению акул, его неоднократно проносило мимо каких-то островов, к которым направить свой потерявший управление плот Дэвис был не в силах, над головой неоднократно пролетали самолеты, и свои, и японские, но спасать умирающего моряка никто и не думал, пока его не подобрал туземец, проплывавший мимо на своей утлой пироге. Можно только представить себе, какие изменения в результате этой вынужденной одиссеи может претерпеть психика выжившего всем смертям назло человека, но самое главное, как оказалось впоследствии, заключалось в том, что Дэвис сошел с ума еще до того, как остался с океаном один на один. Самым страшным испытанием, как признался он своему сыну после возвращения (а тот рассказал моему), было нападение на его корабль японской авиации. В середине лета 1942 года американский эскадренный миноносец 'Джарвис' участвовал в прикрытии высадки американского десанта на Гуадалканал, был поврежден торпедой, сброшенной с японского самолета, и 8 августа отбыл с места боевых действий своим ходом на ремонт в Сидней. Около полудня следующего дня, поведал Дэвис-старший, над хромающим в одиночестве кораблем появился внезапно вынырнувший из-за облака японский разведывательный самолет, который сбросил бомбу, попавшую прямо в мостик и разворотившую находившуюся под ним радиостанцию, причем погибли капитан и старший радист. Через несколько часов не успевший скрыться эсминец настигли несколько вражеских пикирующих бомбардировщиков, наведённых разведчиком, и они принялись методически разрушать попавший в ловушку корабль. Лишившиеся возможности вызвать по радио на подмогу свои истребители с ближайшей базы, моряки 'Джарвиса' приняли неравный бой с самолетами противника, но исход был предрешен, хотя он и затянулся на неопределенное время. Японские бомбы одна за другой попадали в корпус несчастного корабля, не имевшего в виду повреждения двигателей возможности развить достаточный для уклонения от атак ход. Они, правда, не смогли поразить жизненно важных для живучести центров эсминца, но каждый новый град осколков уносил жизни все новых и новых членов команды, и залитые кровью палубы стали напоминать сущий ад. Постепенно зенитки были вынуждены снизить темп стрельбы ввиду нехватки снарядов и патронов, тогда как японские самолеты прилетали снова и снова. Позже выяснилось, что японцы посылали на уничтожение 'Джарвиса' неопытные экипажи из числа новоприбывших на фронт (для 'натаскивания' в условиях, так сказать, приближенных к боевым), иначе с американским кораблем давно было бы покончено. Это могло продлевать агонию корабля до бесконечности, но, к счастью, наступила ночь, и кошмары на время прекратились. Но только на время. Ночью эсминец атаковала японская подводная лодка, и торпеда попала в машинное отделение. 'Джарвис' остановился окончательно, но у субмарины, видимо, не было больше торпед, а приблизиться к эсминцу, чтобы расстрелять его из пушек, японцы не решились. Отремонтировать за ночь двигатели корабля не удалось, и потому когда утром японские самолеты вернулись, неподвижный американский корабль представлял для них прекрасную учебную мишень. Правда, и с этой атакой японцам не повезло, потому что шквал огня остатками боезапаса из нескольких исправных зенитных автоматов не позволил бомбардировщикам как следует прицелиться. В конце концов японскому командованию надоела эта затянувшаяся игра в 'кошки-мышки', и оно прислало на смену новичкам всего лишь один торпедоносец, но без сомнения ведомый опытным специалистом. Японский ас легко уклонился от зенитного огня и с ювелирной точностью положил торпеду в левый борт 'Джарвиса' как раз в том месте, где сходились особо важные технологические узлы. Агонии не было — эсминец разломился на две части и ушел под воду еще до того, как успел опасть фонтан от мощного взрыва. Нескольких спасшихся с него моряков японец расстрелял из пулеметов, и на всякий случай сбросил в воду еще с десяток пакетов с приманивающим акул веществом — это было 'новое оружие' японцев, которое они частенько применяли для того, чтобы с потопленных ими кораблей не спасся ни один вражеский моряк или солдат. Каким чудом он увернулся от пулеметов кровожадного японского летчика, Стивен Дэвис не смог рассказать, как не смог в подробностях рассказать и о своем многодневном путешествии по волнам пустынного тропического моря. Он лишь запомнил тот ужас, с каким экипаж обреченного 'Джарвиса' ожидал каждой новой атаки японских самолетов. Как назло, в те дни в районе боя стояла отличная погода, и моряки эсминца прямо-таки сходили с ума, вымаливая у глухого Всевышнего хоть часок ненастья, которое смогло бы скрыть израненный корабль от смертоносных крылатых хищников и оградить их от этого беспрерывного кошмара. Когда Дэвис вернулся домой, он вполне серьезно убеждал своего сына в том, что американские ученые уже давно изобрели прибор, который мог делать невидимыми для врага военные корабли, но так как скорое окончание войны в планы американского правительства никак не входило, то это изобретение намеренно было похоронено в недрах секретных военных ведомств, и хотя источников такой потрясающей своей осведомленности в военных секретах Стивен Дэвис никак объяснить не мог, было видно, что он верит в это так, как религиозный фанатик верит в существование Господа Бога. Спустя некоторое время после своего возвращения Дэвис принялся бомбить руководство вооруженных сил США письмами с угрозами подать на него в суд за преднамеренное сокрытие важного военного открытия, параллельно он разослал требования обуздать военных в Конгресс, Верховный суд и еще множество правительственных контор, но всё это закончилось в 1944 году, когда Дэвиса задержали в Филадельфии, где он устроил дебош в воротах военной базы, требуя допустить его в док, где якобы находился самый главный научно-исследовательский центр по испытанию невидимых кораблей. Несчастного упрятали в сумасшедший дом, откуда выпустили только после войны, но он не угомонился, хотя не был уже так категоричен в своих утверждениях. Дэвис- младший рассказывал моему сыну Джорджу, что его отец рассказывал, в свою очередь, ему самому о том, что он якобы встречался с людьми, которые пострадали во время одного из испытаний в результате халатности обслуживающего персонала: в аппарат, предназначенный для воздействия на испытуемый корабль магнитного излучения, по утверждению Стивена Дэвиса, случайно было подано повышенное напряжение, и из-за этого в организмах облученных членов экипажа произошли необратимые изменения на молекулярном уровне — некоторые из них исчезли без следа, некоторые обрели способность проходить сквозь стены, некоторые сгорели спустя время после окончания неудачного эксперимента синим пламенем прямо на улице на глазах многочисленных очевидцев… Дэвис разговаривал с одним матросом эсминца, на котором, по его словам, произошла авария в результате эксперимента, и тот рассказал ему, что практически вся команда в той или иной степени сошла с ума. Военные тщательно засекретили свою неудачу, чтоб не тратить огромные суммы на компенсацию пострадавшим и семьям погибших, оставшихся в живых упрятали в сумасшедшие дома, а потом наиболее нормальных выгнали с флота, объявив их слабаками, не выдержавшими тягот и лишений военной службы. Конечно, Джеймс Дэвис, как и все остальные, прекрасно понимал, что все это бред полоумного, но поделать с этим ничего не мог — в конце концов это был его отец, которого он очень любил невзирая ни на что. Он решил во что бы то ни стало реабилитировать своего отца в глазах всех, кто знал его как сумасшедшего, и хотя он еще не имел никакого представления о том, каким образом это сделает, желание его не ослабевало ни при каких обстоятельствах. Закончив колледж, он
