Верцингеториг — верховный вергобрет.
— Никогда!
— Решай, убийца моего отца! — крикнул Верцингеториг, обнажая меч.
Старик задрожал, живые глаза его потухли.
— Ты будешь… вергобретом… сын Цельтилла, — вымолвил он прерывистым шепотом. — Но захотят ли тебя племена? Я имею власть над всадниками не потому, что я глава друидов, а оттого, что я богат, владею землями и рабами. Я, отшельник, собирающий омелу со священных дубов, уже не властитель душ; вера падает, жрецов презирают, и мало людей верит предсказаниям оракулов.
— Ты ошибаешься. В сердцах не угасла еще вера: она тлеет и се нужно раздуть…
Когда сальдурии вышли, старик рассмеялся:
— Посмотрим, сын Цельтилла, удастся ли тебе сломить его?
Он вынул из-под медвежьей шнуры навощенные дощечки и стал писать по-гречески эпистолу, часто затирая плоской стороной стила слова и целые строки.
Сальдурии провели весь вечер перед шатром верховного друида, опасаясь измены. Они беседовали с эвбагами — жрецами-астрономами, врачами, пророками и магами, слушали песни бардов, сопровождаемые звуками ротты, а когда в шатер проник приземистый служитель, Верцингеториг шепнул Луктерию:
— Выследи его и обыщи. Делай, как мы уговорились. Сальдурии скрылся в глубине леса. Верцингеториг слушал старого барда, воспевавшего подвиги великого Бренна: галльский полководец взял Рим и разрушил его, вывез из него много сокровищ и смуглых черноглазых пленниц-римлянок…
Слушая его, Верцингеториг сжимал меч: разбить Цезаря, вторгнуться в Италию, сокрушить Рим! Какое заманчивое будущее! Ему казалось: звенят в буре пожаров мечи, льется кровь врага, а галльские орды идут, вытаптывая ноля, сметая все на своем пути.
— О боги, дайте нам мощь, — шепнул Верцингеториг и обернулся: рядом с ним сел Луктерий.
— Выследил?
— Вот письмо. Гонец сопротивлялся — я настиг его, когда он садился на коня — и убил…
— Тише.
Он взял эпистолу и спрятал в складках плаща.
В шатре, предназначенном для гостей, Верцингеториг с трудом разбирал греческ-ие письмена и вдруг вскочил — лицо исказилось:
— Луктерий… письмо…
— К кому?
— К Цезарю — ха-ха-ха! Проклятый изменник, враг народа!.. За мной!..
Выбежал из шатра с мечом в одной руке, с факелом — в другой.
Луктерий не отставал от него.
— Смерть предателю! — вопил Верцингеториг, и эхо повторяло его слова. — Пусть новый верховный друид освятит избрание главного вергобрета!
Верцингеториг, объявленный верховным вергобретом Галлии, собрал войска, взял Герговию, перебил и изгнал старейшин, злоумышлявших против него. Поднимались племена, объединялась Галлия. И Верцингеториг, болея душою за родину, объявил Цезарю войну.
XIX
Едучи в Нарбоннскую Галлию, Цезарь получал в пути известия: италийские купцы вырезаны в Генабе карпаутами; Верцингеториг, объединив сенонов, паризиев, никтонов, кадурков, туронов, авлерков, андов, лемовиков п племена, жившие на берегу Океана, послал войска, под начальствованием Луктерия, по направлению к Нарбоннской Галлии, а сам вторгся в область битуригов, данников эдуев; ремы, эдуи и лингоны, верные Риму, окружены мятежниками; секваны колеблются.
Оставив часть легионов для защиты Нарбоннской Таллин, Цезарь с изумительной быстротой, двигаясь по снежным сугробам, бросился в область арвернов. Начальствование над войсками с приказанием грабить и опустошать страну было передано Дециму Бруту, а Цезарь, во главе небольшого конного отряда, поскакал во весь опор через Галлию, чтобы соединиться с двумя легионами, зимовавшими в области лингонов.
Всадники, переодетые в галльские штаны и плащи, не были узнаны, и попытка удалась.
Не отдыхая, Цезарь собрал военачальников и приказал послать гонцов в области, где находились другие легионы.
— Собраться всем в окрестности Агединка, — распоряжался он, — хочу проучить щенка, кусающего за ноги слона.
Вскоре он, во главе одиннадцати легионов, галльских вспомогательных войск и конницы, двинулся вперед. Он шел, осаждая и сжигая города, разбил Верцингеторига под стенами Новиодуна и затем двинулся на Аварик, столицу битуригов.
Верцингеториг отступал, сжигая города и деревни, солому и сено, разрушая дороги, внезапно нападая маленькими отрядами на легионы, снимая часовых, отбивая обозы с зерном.
Цезарь шел пешком, с непокрытой головой, по опустошенной стране. За ним двигались усталые легионарии. А конница Верцингеторига не давала покоя: лишь только расположится войско на отдых или начнет варить поленту, как лихие наездники врываются в лагерь или обстреливают его.
Цезарь ободрял легионариев:
— Возьмем Аварик — город будет ваш, население тоже, — говорил он, а однажды сказал: — Завтра подойдем к городу.
Было холодно, шел дождь. Ненастье мешало осадным работам. Но воины, закаленные тяжелыми трудами, боями и непогодами, не унывали: рыли окопы, отражая вылазки неприятеля, устанавливали башни для нападения.
Продовольствие почти истощилось, — питались нарубленным сеном, смешанным с горстью муки, но работ не оставляли, несмотря на предложение Цезаря снять осаду.
— Коллеги, если вам тяжело, если вы не в силах вынести голод и холод, скажите, и мы оставим Аварик… Но если вы верите своему вождю и в силах устоять против невзгод, потерпите.
На другой день он объявил приступ. Шел дождь. Размытая и взрыхленная почва засасывала ноги. Легионарии скользили, оступались, падали, но шли вперед, стиснув зубы. На потемневших бородатых лицах и в мрачных глазах горела неукротимая воля, зажженная Цезарем. По колени в грязи они подходили к стенам, устанавливали лестницы, лезли вверх. Баллисты и катапульты беспрерывно обстреливали осажденных, тараны день и ночь громили стены.
Когда войска ворвались в город, Цезарь, насквозь промокший, въехал на жеребце, забрызганном грязью по брюхо. Он смотрел на остервенелых воинов, грабивших и поджигавших дома. Здесь легионарии тащит за волосы молодую девушку, валит в грязь и насилует; там германский всадник забавляется, бросая младенца вверх и подхватывая на копье; дальше разбивают бочки с вином и пьют, черпая шлемами и шапками, а еще дальше ворвались в храм, тащат за бороду старого жреца, бьют его, а жриц продают по сестерцию за голову. Горят дома, запах гари мешает дышать.
— Человеческая жизнь не стоит одного медного асса, — пробормотал Цезарь и, подъехав к жрецам, купил у легионария девушку за сестерций. — Я подарю ее кому-нибудь из военачальников. Дециму Бруту?
К вечеру город наполнился воплями: пьяные легионарии громили дома и лавки, разграбили храм, а население вырезывали.
— Перебито сорок тысяч, — доложил поздно ночью Децим Брут. — Воины пьяны и спят, где попало… Что прикажешь?
— Караулы выставлены?
