— Все сделано, божественный Юлий! Галльский легион Алауда трезв, не участвовал в насилиях.
Цезарь нахмурился:
— Легион ненадежен?
— Думаю, надежен. Начальник говорит, что друиды запретили проливать кровь беззащитного населения.
Цезарь вскочил — кровь бросилась ему в голову, — было стыдно. Овладев собою, он сказал:
— До рассвета вывезти все продовольствие, легионы выстроить утром за Авариком, а город сжечь.
— Ты хочешь соорудить гигантский костер для невинно убитых, — молвил легат, — и боги…
— Молчать! — дико крикнул Цезарь и замахнулся на него острым стилом.
Децит Брут выбежал из шатра.
Отойдя в Децетию, Цезарь разделил войско: Лабиен с четырьмя легионами должен был идти против сенонов и карнаутов, а сам Цезарь — на Герговию, столицу арвернов. Кругом простирались опустошенные города и деревни; ограбленное население умирало с голоду, и толпы нищих шли за войсками, падая от изнурения. Но Цезарь равнодушно слушал мольбы о пропитании, равнодушно смотрел на протянутые руки: «Война!» Его сундуки были наполнены серебром, золотом, храмовыми сокровищами, п легионы восхваляли вождя за доброту и щедрость.
«Доброта? — думал он. — Я отдал им город, они его разграбили и перебили жителей. И это доброта?.. Да, на войне это доброта вождя!»
Знал от разведчиков и перебежчиков, что Верцингеториг набирает войска, обучает их и возбуждает к мятежу племена, посылая вождям золото. Медлить было нельзя: вторгнуться в область арвернов по долине реки Элавера и принудить Верцингеторига к битве означало закончить победоносно войну.
Однако осаду Герговии пришлось снять. Приступ не удился — легионы были отброшены, а Верцингеториг, нападая день и ночь, тревожил войска. Опасность быть окруженным заставила Цезаря двинуться на север, чтобы соединиться с Лабиеном и спасти войско. Галлия была потеряна, и мысль об участи Красса не давала ему покоя.
Верцингеториг, зная о тяжелом положении Цезаря от римских и германских перебежчиков, перенес главную квартиру в укрепленный городок Алезию, где скрещивались дороги, ведшие в Нарбоннскую Галлию.
Прощаясь с любимой женой, от которой у него было двое детей, он говорил, указывая на них:
— Моя цель, жена, изгнание чужеземцев из Галлии, а твоя — воспитание сыновей в духе любви к родине и ее величия. Враг отступает, скоро ни одного римского воина не останется на галльской земле.
Приказав укреплять Алезию и снабдив город большими запасами провианта, Верцингеториг выступил с пятнадцатью тысячами всадников против римлян: дни и ночи тревожил он Цезаря лихими налетами, отбивал обозы и военные машины, которые с трудом тащили быки по размытым дождями, непроходимым дорогам. Страстный, неутомимый, он казался олицетворением силы, доблести и трудолюбия: неизвестно было, когда он спал, — постоянно скакал впереди наездников, а если они отдыхали, отправлялся в разведку, нередко пешком, в рубище нищего.
Цезарь отступал с одиннадцатью легионами к Нарбоннской Галлии. А позади него шумела, бряцая оружием, восставшая страна, и друиды призывали племена поразить одним ударом поработителей.
Цезарь шел впереди легионов. За ним шагали воины самого храброго XIII легиона, который он любил за испытанную отвагу и преданность.
«Все потеряно, все погибло, — думал он с горестью. — семь лет трудов и войны канули в Лету! Неужели вновь начинать войну?! Но живая сила дороже всего, и она даст мне возможность возобновить завоевание страны».
Обернувшись, оглядел легионариев. Они шли с опущенными головами, даже воины XIII легиона пали духом.
Горько засмеялся.
«А я, безумец, вздумал подражать великому Лукуллу, превзойти его! — вздохнул он. — Но Лукулл учился военному делу под руководством непобедимого Суллы!.. А я?.. Но не может быть, чтобы звезда моя закатилась!..»
На четвертый день отступления легионы внезапно дрогнули: конница Верцингеторига, обрушилась на римское войско.
Цезарь, застигнутый врасплох, не растерялся. Приказав германцам объехать правое крыло вражеских наездников, он вскочил на коня, и, выхватив меч, помчался к месту, где бородатые германцы с диким криком и громкими мольбами к Тиру мчались, вздымая клубы пыли.
Он видел, как обе стороны столкнулись, и невольно за любовался доблестным ударом конницы, мгновенно опрокинувшей галлов: падали люди, мчались лошади без седоков, лязг мечей и вопли слышались все сильнее, а он, остановив коня, рвавшегося вперед, кричал:
— Бейте, германцы, врага! Бейте! Верцингеториг отступал.
В раздумье сидел Цезарь на коне, не зная, что лучше: преследовать галлов или укрыться в провинции. И вдруг решил:
— Гнать неприятеля!
Стремительно бросилась за отходящими галлами конница Цезаря, с топотом и лязгом гнала неприятеля, а римский вождь уже обдумывал, как поразить вражеские войска и удержаться в Галлии. И, когда Лабиен, подъехав к нему, спросил с удивлением, действительно ли Цезарь решил идти к Алезии, городу мандубиев, полководец вскричал:
— Неужели ты трусишь, Лабиен? Здесь, под Алезией, я дам битву всей Галлии. И пусть свершится, что уготовано Фатумом: или доблестная победа или позорное поражение!
— Безумие отчаяния, — прошептал Лабиен, покачав головою.
Впереди возвышалась на горе крепость; высокие стены, казалось, подпирали небо, и стрелы уже сыпались на подступавшие легионы. Две речки омывали с противоположных сторон подножие горы, к западу от которой простиралась равнина, а с остальных сторон, в восьмистах — тысяче шагов тянулся пояс холмов.
— Рыть рвы, насыпать вал вокруг города, — распоряжался Цезарь.
Закипела работа.
Перебежчики сообщали, что Верцингеториг укрылся в Алезии с восемьюдесятью тысячами пехоты и пятнадцатью тысячами конницы и послал гонцов к кельтским племенам с приказанием произвести набор.
— Он ожидает на помощь всю Галлию, — говорили перебежчики, — и тебе, господин, трудно будет устоять. Из городов, деревень, пустынь, болот, а также из лесов, где живут друиды, пойдут сотни тысяч, десятки тысяч, тысячи, сотни десятки и единицы…
Опасность была велика.
— Полчища галлов сметут легионы, как пыль, — говорил Цезарь военачальникам, в безмолвии окружавшим его, — и не я буду Цезарем, если не найду выхода из нашего положения.
На военном совете, созванном на другой день, он пристально смотрел на военачальников, точно оценивая их храбрость, сметливость и умение руководить боем. Были здесь Мамурра, Антоний, Лабиен, Требоний, Децим Брут и иные сподвижники, центурионы, восточные рабы, искусные в военном деле, хитрые греки, опытные в возведении крепостей.
Цезарь встал.
— Вожди и мудрые советники, — сказал он, — я обдумал наше положение и нашел выход. Спасение римских легионов и победа над неприятелем в быстрейшем возведении второй линии укреплений с башнями вокруг города. Войска будут находиться между окопами, возведенными нами против Алезии, и валом, который мы соорудим против готовых подойти кельтских племен. В этой крепости мы будем сопротивляться двойным приступам: со стороны Алезии и со стороны ожидаемых галльских полчищ…
— Мысль твоя великолепна! — вскричал Антоний. — Но успеют ли воины закончить работы?
— Должны успеть, — твердо сказал Цезарь, — я полагаюсь, вожди, на ваше старание и распорядительность.
— Но ты забываешь, божественный Юлий, о недостатке провианта, — перебил Лабиен, — запасы
