привык. Мне стыдно. Я сроду колхозного пальцем не тронул. Я работал. Я этого зерна по двадцать, по тридцать тонн зарабатывал. Девать было некуда. И деньгами хорошо зарабатывал. Каждый месяц получал, потом - премии: за уборку, по результатам года, тринадцатая зарплата. Мы раньше даже свиней не держали. Надо, осенью покупаем тушу. На курорты ездили, по путевке. В Германии были, в Польше, в Болгарии, на Золотых Песках, в Прибалтике. Я работал и зарабатывал. Зачем мне воровать? И я не привык. У меня и батя всегда говорил: работать надо. Я с ним с тринадцати лет. В тринадцать лет, в первую уборку, больше трех тонн заработал. Ну зачем мне было воровать? И поэтому я не могу. Мне кажется, что все видят, глядят. Мне стыдно... Ты веришь, братушка, мне стыдно... И красть стыдно. И стыдно, что семью не могу обработать. Вот и кидай умом. И везде получается - решка. Другая жизнь пошла. К ней не применишься. Сломался трактор, идешь к механику, шестерню ли, подшипник какой, и ответ один: 'Сам ищи'. Где искать, кто мне где положил? Весь чермет, все свалки десять раз перебрали. А он свое: 'Ищи! - И весь сказ. - Тебе работать, значит, ищи. Покупай. Денег нет? Значит, станови трактор, иди домой'. Вот и все разговоры.
Корытину все дела колхозные, все беды были известны. Но думалось прежде, что колхоз отцовский все же покрепче. Он и был крепче: земля обработана, скотина - живая. Но что проку...
- Ты лучше кума поспрошай, может, у них кому машину нужно. Все же район... - сказала хозяйка.
- Чего? - не поверил Корытин. - Машину продаете?
- Приходится, - нехотя отозвался Степан.
- Ты чего?.. Это какую за уборку получил? Награда?
- Она самая. Конечно, жалко. Но обойдемся мотоциклом.
- Награды... За наградами тоже приезжали. Продай да продай, - сказала хозяйка.
- Ордена?
- Да. Приезжают. Чужие спрашивали. И свои - сынки Вахины. Ведь узнали. Два ордена Ленина, говорят, и этот... Революции. Это большой какой. А откуда узнали? Кто им доложил?
- А чего узнавать, - объяснила одна из дочерей. - В школе папкина фотография, большая. Там он со всеми наградами.
- Ну вот! Весь белый свет знает. Залезут и упрут. Может, и вправду лучше продать? По сколько они обещали?
- За Ленина пятьсот, за Октябрьскую революцию тоже пятьсот тысяч.
- Негусто, - усмехнулся Корытин. - А за медали и вовсе...
- Те вовсе негожи. А их чуть не десяток.
- Семь, - подсказала одна из дочек. - А почетных грамот и дипломов шестьдесят три и у мамки - двенадцать.
- Вот бы чем торгануть, - засмеялся хозяин.
А Корытин спросил его:
- Может, тебе землю взять? Три, даже четыре пая у тебя. Поздновато, конечно...
- Не хочу и думать об этом, - решительно отказался Степан. - Чем ее ковырять, эту землю? На гранях отведут, за тридцать верст. Один тракторишко если и выделят, то - утиль. А семена, горючее, удобрения? Где брать? На какие шиши покупать? Это - одни слезы... Кто попервах выходил, те еще дышат, но тоже через раз. А у нас в колхозе, сам знаешь, неплохо жили и никто в эти фермеры не стремился. Работайте, твой батя говорил, - и все будет. И не суйте нос... Оно и верно, кум. Тот же банк. Скакой стороны к нему подходить? Там бумаги, там надо расписываться за все. Обдурят. А продавать зерно? Какие из нас купцы? Облапошат. Нет, не с нашим умом. В колхозе выросли, с колхозом и помирать.
Хозяйка издали, через двор, но разговор услышала и попросила, тревожась:
- Не надо, кум, его туда пихать. Последней хаты лишимся. Да-да... Отымут. Были такие случаи. Отведут глаза, подпись поставишь, а потом милиция все забирает, вплоть до хаты. Это - истинная правда, кум. Нашего брата всяк норовит обмануть. Уж лучше по-старому, в колхозе. Тебя- в председатели, заместо отца.
- Это кто придумал? - спросил Корытин.
- Идут поголоски... - пожал плечами Степан. - Всякое говорят. Может, возьмешься? Берись, - попросил он. - Ты все же при власти и в силе, голова варит. Иначе нам точно решка. Без хозяина - вовсе конец. Поставят абы кого... Вон в Грачах. Поставили бабу - и за ночь разнесли мастерскую. Все дочиста. Вплоть до ворот.
- Сами же разнесли, - сказал Корытин.
- А то кто же, сами... - подтвердил Степан.
- И правильно сделали, - постановила хозяйка. - Хоть чем да поджились. Иначе бы председательше в карман утекло. Она всю скотину за месяц на север отправила. Дуракам глузды забила: там - цены, там - цены... И ни скотины, ни цен никто не увидал. Зато сынок ее в городе магазин открыл. Вот и радуйтесь... Всяк норовит обдурить. Такое время.
Корытин стал прощаться. Уже стемнело. Проводили его до ворот.
- Может, и правда, кум, - попросила хозяйка. - Как мы хорошо жили при твоем бате! Может, и ты возьмешься?..
Что мог Корытин ответить, что обещать?
Проводили гостя за ворота. Вечер еще не принес прохлады. Веяло теплом, ароматом цветов, которые росли в палисаднике.
- Цветы у вас красивые, - похвалил Корытин. - Молодцы, девчата.
Он постоял возле палисадника. Время было позднее. Но еще не погас в мире летний призрачный свет. И без огня виделась улица, дома.
Хозяйка подала узелок.
- Тут - рыба, сметана, пышечка. Позавтракаешь.
А младшая из ее дочек успела нарвать букет цветов.
- Возьми, крестный, - сказала она. - У тебя же нет, а у нас - много. А хочешь, мы и тебе цветов насадим. Они еще успеют, вырастут.
- Спасибо, мои хорошие. Рук не хватит донесть ваши подарки.
- Мы поможем! - ответили ему хором.
Помогли. Проводили все трое. И пока шли, старшая говорила и говорила:
- Крестный... Мамка сама жалуется: нет денег, спасибо, бабушка пенсию получает, ее обираем, папку ругает каждый день... Но их ведь и не будет в колхозе, денег. А жить надо. Ну, кончу я техникум, получу диплом. А куда с ним идти? А манекенщица - это специальность. У нас в городе есть дом моделей. Может, у меня получится. Жить-то надо.
Она говорила и говорила до самого дома, пока Корытин не зажег на веранде свет и не сказал:
- Спасибо, что довели до места, - и добавил, для старшей: - Я постараюсь все узнать как можно скорее. И тогда мы с тобой поговорим.
6
Когда Корытин остался один, первое, что он сделал, - поставил цветы в воду. Нашел стеклянную банку, набрал воды и поставил букет посреди веранды, на стол. Даже в электрическом свете хорошо было глядеть на яркую пестрядь голубого, зеленого, алого, желтого. Садовые ромашки, васильки, лилии...
Корытин глядел на цветы и видел свою крестницу, милое лицо ее. Как объяснишь, что приглашают, что зовут ее не к доброму? В Греции ли публичный дом, в Турции или в Германии - вот и весь выбор.
На свет, а может, на цветочный дух на веранду стали слетаться ночные мотыльки да бабочки, кружась возле абажура и освещенного букета. И тут же объявился гость - старый агроном Петрович, такой же, каким был всегда: сухонький, шустрый, вприскочку ходил ли, бегал в заломленной кепочке. Как воробей он всегда наскакивал, сухим перстом грозил провинившемуся трактористу: 'Ты - неграмотный, да?! Глубина заделки?.. Кто такой - глубина заделки? Ты не понимаешь?!' Или дома, собственную жену вразумлял: 'Горячие должны быть щи! Горячие! Потому что это - щи! Ане больничный супчик!'
- Чего глаз не кажешь?! - с ходу попенял он. - Ждешь приглашения?
