честь!) – хохочут над голыми моисеевскими задницами…
Кто преступник? Всякий, идущий путём, уводящим от Бога. В нынешней, вынесенной на продажу по кускам величайшей державе – преступник всякий, кто поднял руку на её богатства, принадлежащие Богу и будущему царю – на людские русские души и материальное достояние, собранное за века русскими. Их, придет время, подлинных преступников, ждет уже русский закон. О котором они знают.
Это видно по их глазам, когда они идут на свои преступления – осуждая невиновных, грабя и убивая нищих. Мотив действий Сатаны и его Пидерсии, земного сообщества голубых гнид – гордыня, обладание – отражается в их глазах, как в кусочках разбитого кривого зеркала: обладанием чьим-то телом, элитным особняком, привилегиями избранного народа, сходного по действиям с чужими из одноименного фильма.
Россия в шоке от нашествия. Все смешалось. Очень многие сегодня способны следовать своему призванию… Конечно, удалив опухоль Пидерсии, можно построить даже в нынешней ситуации гораздо более нормальное, устойчивое, способное к самозащите общество, если направить существующие энергии в нужное русло. Для этого даже не надо переделывать, перековывать людей, не надо нам нового русского человека – тот что есть – сгодится. Надо только предложить и направить к тому, к чему они призваны, к чему способны по психотипу.
Саныч во времена Пушкина был бы Дубровским, во время Державина – Суворовым, брал бы Измаил, и соответственно, после его взятия – трое суток бы глумился, брал своё, и – дальше! На Очаков, или в Альпы – штурмовать и покорять своему гению Европу. Во время Иоанна Грозного – брал бы Казань, Астрахань, усмирял Новгород, а потом получил бы своё – землицу, людишек, где-нибудь в Мордовии, осел бы, стал бы 'смотрягой', как бы сказали сегодня … И ведь заслуженно… А то получается в учебниках воспеваем победы, а на деле – не даём реализоваться и садим… Во всяком случае в те времена вряд ли для этого, для войны, приступов крепостей, походов по Альпам – подошли бы дристуны в дредах и женоподобные унисексуалы на скейтбордах – духу не то что маловато, а даже не о чем говорить. Дети Пидерсии, как и рождение Антихриста – противоестественные уродцы.
А вот в исхудавшей в комариной глуши тушке Саныча этого духа – с избытком. Без этого – никуда. Если этого, духа, пусть дерзкого, обжигающего, не будет – не сможешь различать людей – кого закинули в хату, кого, наоборот, подсадили… Или будет у тебя изъян, родимое пятно Пидерсии, например, как страсть к наркотикам, изменившая естество – так и словишь себе собеседника, и начнется обычное седалгиновое жевалово, стандартные терки-мёрки: 'морэ, морэ, а вот так пробовал варить, а вот такие пропорции не пробовал? Улёт… морэ, а на этом сидел?..' – и пропустишь за этим 'морэ, морэ' удар, что-нибудь существенное…
Заходит Таксист со своим рулетом. Саныч подтягивает его сразу в проходняк:
– Э, подорвался сюда, малыш…
Таксист бросил рулет, помялся, осторожно приблизился, стоит, молчит.
– Упал на чем стоишь!..
Осторожное: – Что?
Ему бы с такой осторожностью в недавние времена комсомольцем быть – точно бы пробрался тихонько во вторые секретари, или по профсоюзам попер бы, тихими стопами…
– На корты упал, говорю! Индеец!
Таксист присаживается на чужой матрас.
– Да не туда! Кто тебе разрешал, индус? А может ты вшей на ИВС-е подхватил и сразу на матрас к человеку… На корточки присядь, потрещим, индус…Ты кто?
Таксист присаживается, рукой правда придерживаясь за жёрдочку, в покорной позе: – Я таксист вообще-то, сам оттуда-то… Знаешь?
– Что знаешь? По жизни ровно все, ауе? Малыш? Гадского-блядского нет за тобой?
Ну и так далее: – Как у тебя с точкой 'джи', Таксист?
– Что, что?
– Ну, ты не инспектор Дзингер?
– Не понял, что? – робеет Таксист, краснея по-девичьи – точно несостоявшийся комсомолец, рдеющий румянцем причастности к великим делам. Наш уличный дурень.
– Ну, в смысле, не дырявый, ничего? Девчонка-то есть у тебя?
– Есть, была. Разошлись недавно.
– Ну, не баловался с ней по-современному, как в 'Криминальном-то чтиве'?
– Это как?
– Как, как – и кучка! В позе, отличной от позы номер один, другое название 'советский пирожок', скажем под кодовым номером 'шесть девять', не баловался? Не жахался с ней в дёсны, а потом на клыка ей – не давал? А может, наоборот?
– Я? Нет, ну может, что-то я не понял. Поконкретней…
– Да что, поконкретней, сладкий? Ты определись – было, не было. Не обламывай людей… Я-то по твоему виду уже всё вижу – кто ты, что ты… С кем ты… И каким образом….
И так далее, обычная проверка на дорогах – кого, индейцев какого племени к нам закинули. И дружим ли мы с этим племенем, или снимаем с них скальпы…
Я валяюсь с книжкой ('Записки охотника' из серии 'Избранное' – хорошее, доперестроечное издание Тургенева, за такое сегодня Ивана Сергеича, особенно за его 'Бригадира' – тоже бы по головке не погладили…) Не вмешиваюсь, не встреваю до поры до времени. Очень это утомительно – подробности чьей-то в основном никчемной, бестолковой, бараньей жизни: с кем кувыркался и какую жевал траву. В какой-то момент и Саныч утух разговаривать с Таксистом, который односложно отбрыкивается: 'не знаю, не помню…' – не то что бы не определялся до конца, а как-то вяло соображал: что сказать, а о чём всё же промолчать.
Саныч – не кровожадный бандит. Просто не досталось ему ни Измаила, ни даже Троекуровской дворни, ни войны, ни схваток – только мелкие стычки с красными, да робкое пугливое немое стадо.
Устал пытать никчемного Таксиста на том месте, где живет его незамужняя привлекательная тетка – и подтянулся ко мне, пить чай с сушками. Амбалика уже увезли на этап, на Россию, остались мы втроём с Санычем да Репкой, вот и вся семейка. Хорошо, что хоть здравый кто-то остался, понимающий…
Покрошили колбаски, заварили пюрешки, быстрой гречки, риса плошку, лапши, майонеза уже не было, обошлись кетчупом, несколькими дольками чеснока (лук тоже уже закончился), по кусочку хвостика копченой рыбки, салат уже делать не из чего. На десерт, как мало-мальский разнообразящий монодиету (изо дня в день, каждый вечер – такая трапеза, ежевечерний праздник, вместо неизменно вызывающей огненную изжогу баланды с комбижиром) – мюсли со щепоткой сухого молока, на кипятке, распаренные как ежедневная пища из 'Матрицы', с 'Навуходоносора'.
Утоптали это все в три наших рыла – и брякнулись на шконари. Не все же заниматься серьезным делом… В хате чисто, опрятно, дороги, самое святое на централе, работают как часы…
Но всё же чего-то хочется…Не поймешь – чего? Какой-то изюминки…
По телевизору шло какое-то кулинарное шоу, коих развелось великое множество: царство Пидерсии, царство гедонизма. Чем хороша жизнь – так это тем, что у фильма одно окончание, а завтра у повести с точно таким же сюжетом – другая развязка. Например, отработались ребята по красоте, взяли банк – и спалились. Стали швыряться налево и направо: дорогие номера в гостиницах, шикарные авто, рестораны… А завтра, сначала, тот же фильм, только опять еще красивей – и отработались, и отошли грамотно, и не спалились. Ауе! Всем хочется в этот второй фильм…. Но сюжет жизни не выбираешь, особенно в военное время, в эпоху наступления Пидерсии на Россию, со всем своим воинством. Сатана, конечно, бесплотен, но вот его последователи имеют вид человекоподобный и даже могут разговаривать на нашем языке, и даже стараться взять фамилии, сходные с нашими (как в Германии…. Схожие с немецкими и так далее повсюду. Вот в Африке и Китае им сложновато, но тоже как-то приспосабливаются, пролезают, плодятся, подминают).
Кто они? 'Жиды – суть воплощенные бесы', это говорил Кирилл Александрийский или все же Иоанн Златоуст?
Но мы отвлеклись от фильмов, прославляющих сегодня в первую очередь кого? Оперов и негров-
