числе тех, кому повезло. Ни о чем происходящем в Токио я не знал, как ничего не знал и о грандиозном оборонительном плане. Мне было известно – да об этом знал каждый из водителей «кайтэнов», – что мы еще сражаемся и будем продолжать сражаться насмерть.
Накануне моего отъезда из Хикари на Оцудзиму во время тренировочного выхода в море погиб еще один мой друг, уже пятнадцатый из водителей «кайтэнов», погибших во время подготовки. Им стал старшина Минору Вада, в свое время выходивший на задание с лодки «1–363» в составе группы «Тодороки». Его подводная лодка находилась в море тридцать один день, много раз видела корабли неприятеля, но всякий раз оказывалась в очень невыгодном положении для атаки. В результате пяти водителям пришлось вернуться на базу, где Вада и погиб, готовясь к следующему заданию. Выйдя на тренировку в залив, он врезался в дно бухты неподалеку от Хирао. Известие о его смерти прошло почти незамеченным, поскольку в этот день американские самолеты сумели прорваться и нанести бомбовый удар по Куре, повредив много стоявших на стоянке кораблей и разрушив цеха и оборудование, столь необходимые нам. В результате этого и последующего, совершенного 28 июля, налета ремонтные работы на субмарине «1–36» значительно замедлились.
Мы на Оцудзиме начали готовиться к новому выходу на врага. Никаких прощальных церемоний на этот раз не предвиделось, в этом мы были уверены. Времена наступили слишком суровые, да и нечего было тратить драгоценное время, которого и так было мало, на торжественные церемонии. У меня уже были хатимаки и короткий меч, так что лично меня это не волновало. Мной владело только одно желание – снова выйти на задание. На этот раз, снова и снова клялся я себе, назад я уже не вернусь.
Пока мы занимались своими делами, каждый день садясь в «кайтэны» и совершая тренировочные заходы на цель, в Токио происходили значительные события, которые едва не привели к расколу в стране. Две влиятельные группировки соперничали между собой, прилагая все усилия, чтобы склонить нашего императора к двум противоположным решениям, предполагающим выход из ситуации. Одна из них хотела закончить войну, не важно, какой ценой, прежде чем Япония будет совершенно уничтожена. Эта группировка чрезвычайно боялась народного мятежа, вызванного предельной нехваткой продовольствия. Другая группировка хотела сражаться. Она желала заплатить сотнями тысяч жизней японцев за сотни тысяч жизней американцев. Такие громадные жертвы среди американцев должны были продемонстрировать, сколь огромную цену придется заплатить за разгром Японии, и тогда наши враги согласятся заключить мир.
Эта вторая группировка побуждала население преимущественно сельскохозяйственных районов вооружаться бамбуковыми копьями, которыми они должны были оказывать сопротивление вражеским парашютистам. На стенах железнодорожных вокзалов и других зданий были развешаны плакаты с самурайскими лозунгами, а радио и газеты публиковали в высшей степени эмоциональные патриотические призывы. Однако люди, желавшие прекращения войны, изложили императору факты, которые было невозможно игнорировать. Только на островной территории Японии в результате ужасающих бомбардировок и вызванных ими пожаров погибло более миллиона граждан. Около девяти миллионов человек, оставшихся без крова, ютились в лодках, пещерах и шалашах. Примерно пять миллионов жилищ было уничтожено врагом или нашими собственными поджигателями, создававшими таким образом огневые заслоны перед наступающим неприятелем. В одном только Токио, прямо перед взором нашего верховного правителя, было обращено в пепел две трети домов. Наше национальное богатство свелось едва ли не к нулю, наш громадный торговый флот почти исчез, а наш военно-морской флот перестал существовать. Значительная часть населения превратилась в бедняков. Не только их дома были разбомблены или сожжены, но были также уничтожены их рабочие места, в результате чего они остались не только без крова над головой, но и без средств к существованию.
Мы ничего не знали об этом. Никто не порывался как-либо особо побудить нас сражаться. Мы на Хикари, Хирао и Оцудзиме были силой сами по себе. Уже давным-давно мы решили для себя, что нам следует делать. Что бы ни происходило в окружающем нас мире, на наше решение это никак не влияло. Нами владело одно только желание – уничтожать неприятеля. Мы знали, что против Японии ведется война, и надеялись обратить ее ход вспять. Известия о том, что происходит вокруг нас, не могли побудить нас сражаться еще более ожесточенно. Когда человек приносит в жертву свою жизнь, у него уже больше ничего не остается. Никто не был в силах побудить нас сделать еще больше.
Император Хирохито принял решение о том, что необходимо начать переговоры с врагом. Это решение было им принято еще тогда, когда я находился в море вместе с группой «Тодороки», поскольку он считал необходимым прекратить ужасающие страдания своих подданных. Решение было принято за несколько недель до 6 августа, «дня двойной зари». В этот день на Хиросиму была сброшена атомная бомба, и те, кому довелось видеть вздымающийся над ней шар огня, с тех пор повторяли, что «над Хиросимой взошло второе солнце». Вторая подобная бомба взорвалась три дня спустя над Нагасаки. Эти бомбы вызвали страшные разрушения и унесли множество человеческих жизней. Они помогли убедить несогласных в том, что у Японии нет никаких шансов на победу.
Я продолжал свои занятия на Оцудзиме, утешаясь мыслью о том, что скоро я выйду в море в четвертый раз, и чрезвычайно гордясь тем, что теперь мне позволяют проводить время в «кайтэне» больше, чем кому-либо другому из водителей человекоуправляемых торпед. Я не получал никаких вестей извне и, кроме беспокойства о безопасности своей семьи, не думал ни о чем другом, кроме как о следующем выходе в море. Мне было неизвестно о том, что император произвел изменения в составе кабинета министров, я не знал о самодельных плакатах, грозящих смертью тем, кто помогал нашему правителю разрабатывать приемлемые условия капитуляции. Ни сном ни духом не ведал я о заговоре, целью которого был арест правительства и «защита нашего императора, получающего дурные советы от предателей». Не знал я и о том, что около полуночи 9 августа правитель нашей страны сказал своим высшим советникам: «Пришло время вынести невыносимое», и заявил, что Япония вынуждена принять безоговорочную капитуляцию, чтобы избежать полного уничтожения. В течение четырех часов он выслушивал все возражения, прежде чем использовал свою верховную власть, чтобы склонить всех присутствующих к пониманию того, что капитуляция является единственным выходом из положения.
11 августа правительство сделало заявление, обращенное ко всей стране, о том, что война должна быть прекращена. Оно не произвело на население особого впечатления из-за позиции национальной армии. Наша армия по-прежнему пыталась определять национальную политику всей Японии, несмотря на то что генерал Хидэки Тодзио[20] был отстранен от власти и пребывал в опале. Военный министр генерал Корэтика Анами[21] в то же самое время сделал заявление от своего собственного имени, а граждане страны привыкли с куда большим вниманием относиться к словам военного министра. Анами убеждал население готовиться к ожесточенным сражениям на земле Японии. Он приводил в пример поведение Иэясу Токугавы,[22] могущественного сёгуна, чья династия была фактическими правителями Японии на протяжении более чем двухсот пятидесяти лет, после чего была свергнута в ходе реставрации императорской власти в XIX столетии. Однажды Токугава, завоевавший всю Японию и не позволявший никому восставать против императора, был осажден в своем замке, когда он вел безнадежную борьбу против могучего войска своих врагов. У него уже были на исходе еда, вода и оружие, когда ему в голову пришла неожиданная идея. Приказав широко распахнуть ворота замка, он вышел из них и встал перед замком, приглашая врагов заходить. Подозревая ловушку и думая, что у Токугавы есть в резерве скрытые силы, враги отступили, а он впоследствии разбил их. Военный министр Анами уверял, что наши враги также отступят, если Япония продемонстрирует готовность впустить их на землю нашего отечества.
Группа армейских офицеров в Токио закончила к этому времени разработку плана «временной изоляции» нашего правительства. Несмотря на то что сказал генерал Анами, они пока еще не решались начать активные действия из-за официальной позиции правительства. Но вскоре им придало смелости заявление государственного секретаря США Бирнса, переданное по американскому радио. В нем говорилось, что с «момента капитуляции» наш император будет находиться в распоряжении Верховного командования союзных войск на Тихом океане.
Эти пылкие офицеры ни на секунду не могли даже помыслить примириться с подобной ситуацией. Они стали говорить о том, что это будет являться нарушением кокутай, нашей государственной системы, согласно которой император, потомок богов, представляет собой высшую власть. Из их кругов также пошли толки о «кунсоку-но кан», «зле, сгустившемся возле трона». Они тоже ссылались на генерала Анами,
